Выехав из деревни, наша повозка спустилась по пологому склону между виноградниками и фруктовыми садами. Из ноздрей лошади шел пар. Отсвет луны побледнел, и природа вокруг нас стала настолько призрачной, что мы могли бы подумать, что сейчас не ночь, а самый конец дня.
Но небо уже забелело; окидывая взглядом горизонт, я не находил никакого источника света; рассвет, казалось, рождался из всего неба сразу.
Как же мне нравилось видеть это рождение нового дня вдали от своей кровати и привычного уклада жизни! Я вдыхал воздух полным ртом, чтобы позволить дню проникнуть в меня вместе со свежими запахами, поднимающимися от земли и растений. В кронах платанов, росших вдоль дороги, несколько невидимых птиц робко начинали петь. Я слышал, как за нами раскачивался и шелестел наш молодой тополь, вздрагивая на каждой кочке. Мы ехали сажать майское дерево.
Брюно спросил:
– А ты помнишь точно такое же утро, когда мы ездили на свадьбу? В Пришли?
– Да, – ответил Ришар, – но ни ты, ни Малыш не играли.
– Играл наш отец, черт подери! Мы, кем мы были в тринадцать-четырнадцать лет? Мы не танцевали, как принято, мы прыгали как полоумные. И вернулись совсем поздно ночью.
– Это был год большого пожара, – прошептал Малыш.
– Год большого пожара, Малыш, и нового кюре, того, что не пил вина во время мессы. Смешной он был!
Мы выехали в поле, все вновь поменялось. Все в окружавшем нас пейзаже пробуждалось и, выходя из оцепенения, вставало на свои привычные места.
На переднем плане длинные тени от деревьев и холмов вырисовывались на полях. Бархатистые и влажные, раззолоченные косыми лучами солнца поля, холмы, отступающие, чтобы подняться на горизонте, еще более густые леса, еще более глубокие овраги и лощины – было достаточно этого деликатного освещения, чтобы на наших глазах встрепенулась и ожила природа, новая и в то же время такая знакомая. Какой свет, какое приключение, какая благодать придаст однажды моей жизни то лицо, которое она таит в себе и которое я с трудом пока предугадывал? Нужно было только посмотреть на немного ссутулившегося Ришара с вожжами в руках и взглядом, остановившимся на дороге, чтобы понять, что и его жизнь вот так же осветилась. То, что это не прибавило ему счастья, я знал, однако я иногда ему завидовал.
– Притормози, Ришар, – попросил Брюно. – Окоченели все. Хо! Добрый человек.
Повозка остановилась перед выгулом, где паслось с десяток коров. Они, мыча, побежали рысью к нам и, просунув морды через прутья ограды, потянулись к нам – казалось, с их глаз спала пелена. Брюно выпрыгнул из повозки.