– Какой кошмар, записывай…
Я вызвонил Алешу. Бедный Соперник не сразу понял, кто я: «Ты не представляешь, на чем Она вертелась, мой не верящий Соперник!» Алеша согласился встретиться.
Изможденный в собственном соку, в джинсовом саване, он не опоздал, я взял его под локоть и повел вдоль парковой аллеи. Я посыпал дорогу толчеными подробностями, он слушал, слушал, как Фройляйн поедала с моей ладони, потом сказал:
– Подумать только, я ей верил, – и ни упрека, ни слезы, ни крика. Он шел, как ангел, легкими шагами, изредка вправляя суставы моему рассказу. Я хватался за голову, покрываясь холодной злобой.
Они, Алеша с Фройляйн, никогда не расставались, она лгала мне – вот что я узнал – всегда лгала. Я угощался лишь огрызком торта.
– Ты такой обманутый, Алеша, – я мягко ворошил ему загривок, – ты, наверное, теперь и не захочешь встречаться с ней, разве можно простить ее?
– Подумаю, возможно, и прощу.
– Так нельзя, Алеша! Сколько раз тебя обманывали, сосчитай: Будякин, я и Крысолов – три человека!
– Прибавь еще двоих.
– Ушам не верю, пятеро? Алеша, как ты это терпишь?!
Он удивлялся худенькими плечиками:
– Сам не понимаю…
Я предложил:
– Давай, Алеша, бросим ее вместе, придем вдвоем домой к ней и хором скажем: «Попалась, блядь!»
Он согласился с подозрительной поспешностью:
– Ловко придумано. Придем и скажем! А потом уйдем.
Я видел его насквозь. Хитрое крестьянство жаждало, чтоб я исчез, а оно вернулось и без помех прощало. Я дал ему на размышления два дня.
Мы встретились в метро. Он изменился: стал вызывающ, дерзок. Сорок восемь часов потребовалось Фройляйн, чтобы как следует удобрить нечерноземный мозг суперфосфатом. Глупый овощ полностью ей подчинился.
Он мне грубил:
– Ты плохой актер, – делал вид, что раскусил мою игру, дескать, он имел беседу и знает правду. Жертва пестицида оказывалась форменным предателем.
Я больше не жалел Алешу, вздохнул:
– Ах, вот ты как заговорил, ну ладно. – Дурака придется немного проучить.
Мы остановились у подъезда Фройляйн. Я сказал:
– Стой здесь и жди.
Я поднялся к ней, напился чаю, расстегнул штаны, и Фройляйн в молчаливом жанре отработала двухдневную разлуку.
Тогда сказал:
– Внизу стоит Алеша. Может, пригласим?
Фройляйн справилась с волненьем:
– Не нужно. Спустимся к нему.
– Зачем пришел? – она спросила Алешу.
Я понял по его глазам, что это был стилет промеж лопаток. Он вяло помертвел.
– Я же говорила, что не люблю тебя, – с изяществом завзятого факира она вогнала новый колющий предмет.
Он беспомощно хватал губами воздух, я назидательно кивал: «И поделом».
– А еще вчера любила, даже очень, – вдруг очнулся Алеша, – ты расскажи ему, как мы с тобой вчера, два раза в институте.