На этом пустом пространстве ровно посередине поднимался и пропадал в темноте широкий каменный столб.
Он подошел к стене и ударил кольцом о камень. В стене открылся проход, и Тимофеев, стуча по плитам, прошел под низкие своды. Он оглядел исподлобья стоящие вдоль стен сундуки, пнул ногой лежащую на боку табуретку и отер рукавом лицо. У стены на высоком помосте сидело странное существо — без возраста, без лица, с жидкими распущенными волосами. Беззубый рот его шевелился, а черные от графита пальцы зажимали сточенный карандаш.
— Как работа? Что-то не вижу трудового энтузиазма. Раньше ты была попроворней. Небось, пока меня нет, с Мокрым шашни разводишь?
Она ответила ему равнодушно стершимся, как и зубы, голосом:
— Работа от меня не уйдет. С чем, братец, пожаловал?
— Дерзишь, сестренка. Так-то встречаешь братца. Будто я в своем доме больше и не хозяин.
— Как пожаловал, так и встречаю. Не больно ты сегодня приветлив.
— Сестренка, сердце дрожит. — Тимофеев поднял табурет и уселся, обхватив плечи. Глаза его затянулись морщинистой кожей век. — Вот ведь как вышло. Жил себе жил, а пришел дурак на мою голову, так хоть гроб себе колоти.
— Дожили — о гробе заговорил. Ты, братец, будто сегодня родился. Что тебе написано на роду? Служить до скончанья века. Вот и служи, не ной. Лучше о том думай, как не допустить пришлого к девке. А то — гроб, сердце… Да пришлый мягкий, как воск, лепи из него хоть черта. Правильно говорил Каин-Фогель, чтоб его черви съели, — ничего твой дурак не понял. Такого дурака обхитрить — только ленивый не сделает.
— Каменный был не ленивый.
— Не о нем речь. Фогель вон тоже не поленился. А Вдовый твой — хуже Фогеля. Тот хоть смердит открыто, а этот из-под хозяйского крылышка.
— Вдового больше нет, я его отправил на пенсию. Знаешь на Камень-острове большой раскольничий крест? Там он теперь, в кресте.
— Что-то я тебя, братец, не узнаю. Подобрел что ли?
— Перестань, сестренка, — болит. И не болтать я с тобой пришел, а о деле подумать. Книга — вот мое дело.
— Трудное дело.
— Все дела трудные, легких у меня не бывает.
— Книга ни в огне не горит, ни в воде не тонет. Слова в ней не стираются, и в чьи она руки попала, тому и служит до смерти.
— Это, сестрица, я и без тебя знаю.
— Уничтожить ее может только один человек на свете — ее хозяйка. А ты знаешь, что может быть, если она встретится с Князем. Тогда уже ничем не поможешь. И про гроб — не то, что теперь — запоешь в полный голос.
— Может быть, а может и не быть. Меч! Если между ними ляжет на ложе меч, то и греха не будет. И этот же меч, если умело с ним обойтись, сделает за нас другое важное дело — убьет дурака Князя.