— Ты сильно любишь ту женщину?
Князь отбросил носком ботинка подвернувшийся под ногу камень.
— Мне кажется, да.
— Ты способен ей изменить?
Князь смутился, на такой вопрос ответить было не просто. Сказать «нет», значит, солгать себе. В его скитальческой жизни любовь была редкой гостьей. Она вспыхивала, как на пути звезда, глаза слепило от блеска. Он мучался, он забывал себя, женщина казалась ему существом из другого мира. Чистым и недоступным, которого и коснуться-то боязно, не то что назвать своей. Его тоже любили и тоже отвечали взаимностью. Но, видно, в нем было что-то такое — чужое, — что сразу не замечалось, но чем больше он себя тратил, чем больше проходило ночей, тем странней были взгляды и холодней ласки. И ему самому начинало казаться, что звезда была не его звездой, и ту, которую он называл любимой, он не любил вовсе, а обманывал как последний вор, только притворяясь счастливым.
— Раньше от любви умирали. Теперь — от чего угодно, только не от любви. Знаешь, сколько мужчин поубивали друг друга только ради того, чтобы я их наградила улыбкой? Мне не жалко ни одного. Хотя среди них попадались вполне приличные господа. Даже принцы бывали.
Они уже миновали площадь и по узкому тротуару подходили к зданию гостиницы.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Я не хочу отвечать.
— Не хочешь, не значит — не можешь. Выходит, я могу на что-то рассчитывать?
Князь ей не ответил.
— Это здесь? — спросил он, когда они остановились перед гостиничной дверью.
— Здесь начало дороги. Но перед тем, как по ней идти, обещай мне, что будешь сильным.
Князь удивленно на нее посмотрел.
— Ты — мой витязь. Витязь не должен быть курицей.
Она прижалась к нему и сказала, не поднимая глаз:
— Я люблю тебя, Князь.
Князь взялся за ручку двери и с силой толкнул ее от себя.
— Обещаю, — сказал он твердо.
Он не знал, что такое бывает.
Под ногами скрипел песок, рыжая соленая пена шипела и заливала ступни. Над морем стоял туман. Он был плотный, как из бумаги, и отливал красным, словно скрытая под туманом вода была перемешана с кровью. Временами стена прорывалась, и гибкие ленты тумана тянулись живыми змеями, норовя прикоснуться к телу.
Князь поправил на поясе меч — когда он клал руку на рукоять ему становилось спокойно. Царица стояла рядом. Она словно сделалась выше, в сумрачном свечении облаков лицо ее белело, как мрамор, и волосы переливались, как ртуть.
— Небо — оно здесь всегда такое… мертвое? — Он, наконец, подобрал слово.
— Мертвое? — Она рассмеялась громко, и серая стена впереди заходила мелкими волнами. — Если знаешь, что оно будет принадлежать тебе, небо перестает быть мертвым.