Однажды вечером она долго сидела молча и наконец среди полной тишины заговорила:
— Дан!
— Ну, что такое?
— Ей здесь не будет счастья.
— Счастья? Кому это «ей»? О ком ты?
— Ты знаешь, о ком. О Миледи. Ей здесь нехорошо. Она беспокоится.
— Ох, что за вздор! Ты думаешь о собаке больше, чем она того стоит. Она чуть поморщится, и ты уже тревожишься, что у нее корь, или чумка, или… уж не знаю, что еще!
Женщина перевела глаза на Миледи, как они окрестили Лесси. Покачала головой:
— Нет. Я тебе не говорила, Дан, но последние три дня она не ест.
Мужчина сдвинул очки на лоб и внимательно поглядел на собаку. Потом остановил взгляд на жене.
— Да нет же, Далли, нет. Все в порядке. Ты так ее закармливаешь — неудивительно будет, если она станет воротить нос от такого обеда, каким не побрезговал бы сам король. Вот и все.
— Нет, вовсе это, Дан, не вздор. И ты сам это знаешь. А то почему ты всегда крепко держишь ее на поводке, когда выводишь на ночь погулять?
— Ну, да просто так, на всякий случай — пока она еще не совсем привыкла к дому. Если дать ей свободу, она может потеряться, а места ей незнакомые, она не найдет обратной дороги, и тогда…
— Брось, к чему эти сказки, Дан! Ты знаешь не хуже меня, что, если бы дать ей свободу, она бы ушла и оставила нас и никогда бы не вернулась.
Муж не ответил. Жена продолжала:
— Ей у нас нехорошо, Дан. Ты не видишь того, что вижу я: как она каждый день с четырех часов начинает шагать от дверей к окну, от окна к дверям. Скоро проторит дорожку на полу!
— Ох, только и всего! Да собаки же всегда таким манером просятся на прогулку.
— Нет, Дан, не то. Я же пробовала. Я беру ее на поводок — и она в самом деле идет со мной мило и послушно. Но она это делает, Дан… ну, ты понимаешь, как.
— Как?
— Да так, как будто только из жалости к нам. Мы были к ней добры, и она не хочет нас обидеть и поэтому слушается нас. Она, мне кажется, слишком вежлива, чтобы убежать, пока мы сами не велим ей уйти…
— Еще что! Такого в собаке не бывает — такого человеческого…
— А в Миледи есть, Дан. Ты ее не знаешь. Слушай, Дан!
— Ну что?
Старушка понизила голос:
— Видишь ли, я свою собаку понимаю. Я кое-что знаю о ней.
— Эх, женщина! Вечно ты заберешь себе в голову какую-нибудь фантазию!
— Нет, правда, Дан. Я знаю — мы с Миледи обе это знаем. Она шла своим путем, Дан, и она устала в пути и остановилась тут на время — ну, как если бы тут у нас была больница… или придорожная гостиница из старинной повести.
А теперь, когда она поправилась, она хочет дальше в свой путь. Она воспитанная и деликатная — она не хочет нас обидеть. Но в душе она рвется уйти. Она не может быть счастлива.