Вы целуете его, прильнув к упругому бугорку на ширинке. На этот раз ваш язык оказывается у него во рту. О, как тут интересно! Конечно, в глубинах души копошится отвращение: вы никогда еще не чувствовали себя такой похотливой самкой… С другой стороны, вы и раньше возбуждались, ничего страшного. Такова сущность человеческой природы. Даже монашки, даже стервозные начальницы – все подвержены этому сладкому недугу. Женщине негоже противиться желаниям плоти, с ними надо научиться жить. Причем не просто жить, а контролировать их, воспитывать, использовать в своих интересах: благодарно принимать их низменные, но, несомненно, приятные подарки, вежливо воздерживаться от изнурительных постов и бесшабашных оргий. Изучить их повадки, узнать сильные и слабые струны – и никогда, никогда не терять бдительности! Иначе они накинутся, как голодные волки, которых наивная дева пустила переночевать, и превратят хозяйку в кровавый ужин, в жалкую рабыню или – что самое страшное – в своего лютого врага, в вечно голодную волчицу, которая разорвет собственные мечты о семейном счастье и устремится к более низким целям.
Конечно, вы хорошо знаете своих волков. Однако никогда еще они не выли так мелодично, никогда еще их мех так не блестел, а хищное дыхание не пахло так сладостно! Впервые вы не думаете о том, что секс липок, что он пахнет купидоновыми носками. Пусть Даймонд делает все, что хочет, самые немыслимые, грязные, извращенные вещи!.. А какие именно? С деталями возникает накладка, воображения не хватает. В голове крутятся только мысли о боли и физическом напряжении. И о потерянном времени: постельные эксперименты могут занять целый день.
«Выбрала же я время для блуда!» – думаете вы. И тут же строите недовольную гримасу – насколько это возможно, когда целуешься. «Блуд» – понятие пролетарское. Словечко из дешевых комедий, из лексикона клоунов, солдат и кухарок. Ваше желание может быть грубым и низменным, но никак не фривольным. Потребуется куда более сложное и емкое слово, нежели «блуд», чтобы измерить все глубины этой влажной чесотки.
Заведя руку за спину, вы расстегиваете пуговицы. Звук, с которым юбка соскальзывает на пол – столь глухой и короткий и вместе с тем столь выразительный, наполненный жизнью, искрящийся освобождением, как распущенный парус на шлюпе, прорывающем окружение, – этот звук заставляет вас задрожать от сладкого озноба.
В ответ Даймонд свинчивается с вашего языка, а потом нежно, словно младенцу, сжимает голую задницу и говорит:
– Гвендолин, я даже не решаюсь предложить… Ну, в общем… ты согласилась бы…