Тем не менее если и считать доказанным его право быть отнесенным к этой группе полководцев, то все же Лоуренс от них отличается, потому что в духовном отношении он их превосходит.
Мне говорят, что молодые люди рассказывают, а молодые поэты пишут о нем как о каком-то «мессии», как о человеке, который смог бы, если бы захотел, быть светочем, который вывел бы спотыкающееся человечество из его затруднений. Я не собираюсь предаваться пророчествам о том, смогла ли его внутренняя сила повести куда-либо далее, — в этой книге я рассматриваю лишь факты, а не будущее. К тому же трудно найти тот совместимый с его философией путь, идя по которому, он смог бы сыграть подобную роль. Безразличие Лоуренса к политическим вопросам столь же известно, как и его отвращение к искусству подмосток. Но во всяком случае я могу сказать, поскольку я знаю Лоуренса, что он, мне кажется, подошел ближе, чем кто бы то ни было другой, к обладанию подобной силой. Лишенный мелочности, свободный от честолюбия и неизмеримый в понимании, его индивидуализм исходит из мудрости веков — той мудрости, которая показывает, что жизнь может быть выносима, и человечество может развиваться только в атмосфере свободы.[17]