- Ксень, - наконец сказал он, - поедем в Находку, а? Надоело мне тут... А, Ксень?
Она молчала. Тогда он сполз с кровати, прошлепал босыми ногами к ней в угол.
- Не могу я боле, слышь, что ли? - Он сел рядом с ней на пол. - Жена ты мне или кто?
- Уйди, - сказала она. - Не жена я тебе.
- Кто ж ты?
- Не знаю. Уйди, не ластись...
- Не уйду, - зло сказал он. - Хватит, надоело.
И откинул одеяло, заломил ей назад руки, но она была сильнее вырвалась, убежала за занавеску.
- Что же это делается, люди добрые! - закричал Михаил, разбудив всех. - Доколе терпеть можно?
Прибежал Афанасий Сергеевич; из дверей, держа в дрожащих руках лампу, выглядывала испуганная Прасковья Григорьевна; отталкивая ее, что-то говорила Евфросинья.
Михаил в одних кальсонах, наступая на завязки, толкался по комнате, кричал:
- Ведь отказывался я от нее, не хотел брать!.. Как же так, маменька, батюшка, образумьте вы ее, что ли? Жена должна с мужем спать. А она... не по-божески это... Что ж делать-то мне теперь? Без денег оставили. Брат Василий обещал...
- Замолчи, срамник, какие такие деньги? - сказала Евфросинья. Прикройся хоть! Учить тебя, что ли, как с бабой обходиться... Теленок!
- Так ведь она...
- "Так ведь она"! - передразнила Евфросинья. - Молчи, прикройся, говорю! Тьфу, срам! А Ксенька где?
Но Афанасий Сергеевич уже нашел Ксению за занавеской, куда она спряталась. Он вытащил ее на середину комнаты и молча, ожесточенно бил кулаками.
- Батя, не надо, грех ведь, батя! - кричала Ксения, закрывая руками голову, а он бил ее и бил.
- Ничего, - говорила Евфросинья, - это не грех, это для науки, без зла.
И тогда вскочила Ксения, бросилась к двери, сдернула с вешалки пальто и босиком, в легком платьице, в котором спала эти дни, выбежала на улицу.
Она долго бежала по темной дороге, слыша топот за собой, крики, и наконец остановилась, прижавшись к холодному, влажному стволу дерева. За ней уже никто не гнался. Она была одна на краю ночной деревни. Лаяли собаки, где-то зажегся и потух огонек. Ксения надела пальто и пошла, тяжело поднимая облепленные грязью ноги. Она не знала, куда шла, - не все ли равно, куда идти! Холода она не чувствовала, не слышала ветра, не видела дороги. Она шла лесом, потом полем, потом снова лесом... Над нею в холодном, темном небе мерцали звезды. Она прошла деревню, другую и шла все дальше, не отдыхая, не останавливаясь. Но вот упала и заплакала. Она плакала долго, сидя на мокрой земле, не чувствуя облегчения от своих слез. И снова поднялась, и снова пошла. Теперь она знала, куда идет, но, когда подошла к дому Алексея, ужаснулась: "Не простит мне этого господь".