Он бы мне её точно оторвал, не сделай я, откидываясь назад, винта в воздухе и не влепи ему подъёмом левой по башке. Зато этот удар очень сильно потряс его. Капитан даже выпустил мою правую ногу, которую хотел разобрать по косточкам, из рук и я брякнулся на ковёр. Голеностоп он травмировал меня весьма серьёзно и теперь я едва мог ступить на правую ногу, из-за чего просто физически не мог броситься в атаку и добить его серией точных ударов. Я просто не мог крепко стоять для этого на ногах, а потому, попятившись назад, принялся, сбросив с ноги разорванную борцовку, пританцовывая, разминать ногу. Кэгэбэшник быстро пришел в себя, хлестнул ладонями по своей физиономии, и злорадно прошипел усмехаясь:
– Что, щенок, лапку себе повредил. Ну-ну, попрыгай.
Он тоже не бросился в атаку, но не из благородства. Его правая сторона лица от скулы и до виска вспухла и побагровела. Наконец, сорвав с себя разорванную самбетку, он отшвырнул её в сторону и рыча двинулся на меня, на что я гневно крикнул:
– Через пять минут ты ляжешь здесь, капитан, и будешь лежать очень долго, пока я тебя не подниму.
Сражаться с ним в полную силу и победить честно, я не мог, а потому у меня оставался всего один способ, как пойти в загс пусть и с разбитой мордой, но не на костылях. Шаолиньские монахи не зря ели свой рис. Эти черти такого понапридумывали за сотни лет, что этого ещё на много веков хватит. Убивать этого гада мне всё же не хотелось, парализовать его руки и ноги своими ударами было крайне опасно, так что мне оставался один единственный и самый тяжелый способ противодействия – лишить его силы, а для этого мне нужно было нанести девять хирургически точных ударов. Пять пальцами правой руки и четыре левой в определённой последовательности. С трудом уворачиваясь от его ударов руками и ногами, я принялся наносить по телу своего противника молниеносные, короткие, без замаха, удары то правой, то левой рукой с хищно скрюченными пальцами и при этом ещё и громко ведя им счёт: – «Первый, второй, третий…», а после того, как я крикнул: – «Девятый», сцепился с ним. Это были очень чувствительные и, наверное, болезненные удары. Мой противник, вздрагивающий после каждого удара, с глухим стоном выдохнул:
– Малый, ты чего это творишь?
Он из последних сил попытался ударить меня с правой, но я взял его на «мельницу» в самом центре зала и припечатал к полу с такой силой, что тот аж загудел, навалившись на него и изображая имитацию болевого приёма, я тихо прорычал:
– Скажи, что ты навсегда забудешь мою Ирочку и я в пять секунд восстановлю тебя в прежнем виде. Капитан прохрипел в ответ: