– Что же, капитан?
Он с минуту подумал, потом сказал:
– Что? Если командир разрешит, надо устроить пирушку!
Майор вынул изо рта трубку:
– Какую пирушку, капитан?
Барон подошел к нему:
– Я беру все хлопоты на себя, господин майор. Слушаюсь будет отправлен мною в Руан и привезет с собою дам; я знаю, где их раздобыть. Приготовят ужин, все у нас для этого есть, и мы по крайней мере проведем славный вечерок.
Граф фон Фарльсберг улыбнулся, пожимая плечами:
– Вы с ума сошли, друг мой.
Но офицеры вскочили со своих мест, окружили командира и взмолились:
– Разрешите капитану, начальник! Здесь так уныло.
Наконец майор уступил, сказав: «Ну, хорошо», – и барон тотчас же послал за Слушаюсь. То был старый унтер-офицер; он никогда не улыбался, но фанатически выполнял все приказания начальства, каковы бы они ни были.
Вытянувшись, он бесстрастно выслушал указание барона, затем вышел, и пять минут спустя четверка лошадей уже мчала под проливным дождем огромную обозную повозку с натянутым над нею в виде свода брезентом.
Тотчас все словно пробудилось: вялые фигуры выпрямились, лица оживились, и все принялись болтать.
Хотя ливень продолжался с тем же неистовством, майор объявил, что стало светлее, а лейтенант Отто уверенно утверждал, что небо сейчас прояснится. Сам Мадемуазель Фифи, казалось, не мог усидеть на месте. Он вставал и садился снова. Его светлые, жесткие глаза искали, что бы такое разбить. Вдруг, остановившись взглядом на усатой даме, молодой блондин вынул револьвер.
– Ты этого не увидишь, – сказал он и, не вставая с места, прицелился.
Две пули одна за другой пробили глаза на портрете.
Затем он крикнул:
– Заложим мину!
И разговоры вмиг смолкли, словно вниманием всех присутствующих овладел какой-то новый и захватывающий интерес.
Мина была его выдумкой, его способом разрушения, его любимой забавой.
Покидая замок, его владелец, граф Фернан д’Амуа д’Ювиль, не успел ни захватить с собою, ни спрятать ничего, кроме серебра, замурованного в углублении одной стены. А так как он был богат и любил искусство, то большая гостиная, выходившая в столовую, представляла собою до поспешного бегства хозяина настоящую галерею музея.
По стенам висели дорогие полотна, рисунки и акварели. На столиках и шкафах, на этажерках и в изящных витринах было множество безделушек: китайские вазы, статуэтки, фигурки из саксонского фарфора, китайские уроды, старая слоновая кость и венецианское стекло населяли огромную комнату своею драгоценною и причудливою толпой.
Теперь от всего этого не осталось почти ничего. Не то чтобы вещи были разграблены, – майор граф фон Фарльсберг этого никогда не допустил бы, – но Мадемуазель Фифи время от времени закладывал мину, и в такие дни все офицеры действительно веселились вовсю в течение нескольких минут.