Объяснение этому легко найти хотя бы в том впечатлении, какое должен был производить на привыкшего к вежливости, подобострастию и лести "самодержца" не считавшийся ни с каким придворным или просто светским этикетом грубый и смелый до наглости крестьянский "пророк".
Совершенно невозможно представить себе, чтобы в так называемом "приличном", трезвом обществе кто-либо из присутствующих дерзнул ударить по столу так, чтобы у хозяина сердце дрогнуло! - Распутин же, как нам известно, прибег к подобному "маневру" в присутствии Николая II чуть ли не в первый же день их знакомства, и сделал это с таким вызывающим видом, который сразу же должен был смутить непривыкшего к тому монарха.
Смутить, озадачить, ошарашить, застигнуть врасплох того, кого собираешься подчинить своему влиянию - это уже пол-победы в виду намеченной цели. Достигнуть такого успеха в отношении "простых смертных", видавших "всякие виды" и потому редко поддающихся смущающим уловкам - довольно трудно, какой бы высокий пост ни занимал кто-либо из "простых смертных". - На "царя" же, "помазанника божьего", "неограниченного монарха", словом на Николая II, воспитанного в тепличной атмосфере императорского дома Романовых, такие выходки "простеца", тут же корявым языком дающего свои, быть может, и непрошеные вовсе советы, - должны были производить впечатление какой-то неотразимой "потусторонней" мощи!
Раз поддавшись такому "влиянию", и царь, и царица оказались как бы завороженными этой странной личностью, для которой - им казалось - никакие законы не писаны, кроме "божеских"!
Полные, ко времени знакомства со "старцем", всевозможных религиозных предрассудков, суеверий, "примет" и т. п., с непрестанным страхом за свою жизнь и в особенности за здоровье хворого наследника, внемлющие всяким мистико-спиритуалистическим бредням 72, вместе с тем обуреваемые похотью, не вяжущейся с ханжеской моралью, Николай II и Александра Федоровна нашли, наконец, в Распутине того "Друга" и господина их мыслей и чувств, которого так долго не хватало рабским душам этих властителей над шестой частью земного шара.
Распутин же, если не сразу, то все же очень скоро понял положение, в какое ставила его психическая неуравновешенность его высоких покровителей, и сумел сделать отсюда выводы, открывавшие ему доступ к целому ряду "чудес" и сфере государственного правления Российской империей.
Поистине, в этой сфере Распутин стяжал себе куда большее право на звание чудотворца, чем в сфере мистико-религиозной.
"Царский лампадник", как его официально титуловали во дворце, о. Григорий, на первых же порах своей придворной карьеры, стал в действительности ближайшим царским советником, ходатаем за царя перед богом и посредником между этими почтенными правителями.