– О! О... Колоссаль... «Голенький ох, а голенькому – бокс!..» Ха-ха!.. Очшень хорош самый рюсска... рюсска... водка...
Он покружился на четвереньках по земле, затем не сразу встал и двинулся к Нине Яковлевне с радостным известием, что с «мистер Громофф» он расстался «очшень самый лютча». Встречные, возвращавшиеся к домам рабочие улыбчиво раскланивались с ним. Крутя в воздухе новым пиджаком, густо залитым чернилами, мистер Кук с пьяным хохотом отвечал на приветствия:
– Здрасте! До свиданья. Ха-ха! Я ваш хозяину, гражданины рабочие, даваль маленько в морда... Моя очшень больше не служит у него. Он хам!.. А где же мое шапо? – хватался он за голову, нервно икал, ускоряя шаг к Нине.
Но его вовремя остановил и увел домой Иван.
Прохор Петрович после драки не в силах был работать. Возбужденный и обиженный неслыханным наскоком какого-то «заморского прохвоста», он весь трясся от негодования. Проглотил таблетку бромурала. Стал взад-вперед ходить по кабинету.
– Нет, каков мерзавец, каков нахал! Да за подобную выходку в Америке его линчевали бы... И откуда вдруг такая прыть?.. – сам с собой рассуждал он то полным голосом, то шепотом, то выкриком. Останавливался, жестикулировал, нещадно дымил трубкой. – Я должен это дело расследовать. Я этого не оставлю. А-а-а, знаю, знаю, знаю. Вы понимаете? Это ж Нина подстраивает штучки, моя жена. Так, так, так... Ну да. Но как же он, как же он... Ведь я ж в него выстрелил? Да, выстрелил... Отлично помню. Федор был. Схватил меня. Вы понимаете? А я решительно ничего не понимаю. А-а-а... так, так, так. – Прохор шутливо погрозил пальцем ушастому филину и уткнулся взглядом в висевший на стене портрет жены. Но вместо Нины была на портрете Анфиса.
– Здравствуй, Анфисочка! – Прелестная Анфиса глядела на него как живая. Прохор смотрел на портрет как мертвый. – Как ты попала ко мне?
Прохор потер лоб, подумал, прошелся. В окна вползала сутемень.
– Улыбнись, будь веселенькая, – сказал он. – Я болен, Анфисочка. А ее – убью... Жену убью, монашку, Нину. А Ибрагима ни капельки не боюсь, ни капельки не боюсь.
И Прохор, сгорбившись, вложил в полуоткрытый рот концы пальцев левой руки, стал к чему-то прислушиваться, пугливо водить глазами.
«Иди, иди, иди, иди, иди...» – не переставая звучало у него в ушах. «Это часы», – подумал он и остановил маятник. Но тот же голос продолжал настойчиво звучать: «Иди, иди, иди, иди...» Прохору показалось это занятным, не страшным. Он отшвырнул валявшийся под ногами цилиндр мистера Кука и надел картуз. «Иди, иди, иди, иди, иди...»