– Тузик!.. Исай Ермилыч... Здорово, дружок!.. – Оба схватили безносого в охапку и стали, не брезгуя, целовать его, как самого родного человека.
Подбежала другая, такая же ядреная баба Секлетинья и тоже норовила влепить безносому поцелуйчик в широкий, толстогубый рот.
– Исай Ермилыч! – орала она, как глухонемому. – Неужто не вспомянешь Секлетинью-то свою, неужто не удостоишь посещеньем?
– Удостою. Всех удостою! – гнусил Тузик. – У меня на баб слюна кипит. Шибко сильно оголодал в тайге... Эй, народы! Сукно есть красное?
– Нету, Исай Ермилыч...
– Бархат есть?
– Нету и бархату, Исай Ермилыч! Есть, да не хватит... Извиняемся вторично.
– В таком разе вот тебе деньги... Живо тащи три кипы кумачу. Не желаю по вашей грязной земле чистыми ножками ступать.
Мужик с первой, похожей на разжиревшую цыганку бабой помчались бегом в лавку, а к Фильке Шкворню тем временем подкатили три тройки с бубенцами, в лентах.
– Вези по всем улицам и мимо парохода! – скомандовал Филька и залез в первую тройку. – А достальные кони за мной, порожняком...
Развалившись, как вельможный пан, бродяга героем-победителем посматривал на шатавшихся по селу гуляк и, под лязг бубенцов, подпрыгивая на ухабах, кричал громоносным голосом:
– Не сворачивай! Топчи народ!!
– Эй, ожгу! – драл мчавшуюся тройку простоволосый ямщик-парень. – Берегись!! Пузом глаз выткну!..
Все шарахались от тройки, как от смерти. Хохот, ругань, свист. Пыль столбом, звяк копыт, встряс на ухабах, ветер.
– Топчи народ!.. – пучил глаза Филька. – Сто рублей за человека...
Ямщик закусил губы и, не взвидя света, огрел подвернувшуюся старуху кнутом, а валявшегося пьяного мужика переехал поперек.
– Топчи народ!
– Топчу!..
А когда на крутом повороте ямщик оглянулся, Фильки Шкворня в экипаже не было.
...Принесенные три кипы кумачу расстилали перед Тузиком красненькой дорожкой, ровняли эту дорожку сотни рук. Дорожка добежала до угла и сразу призадумалась: куда свернуть. Три семьи горели алчностью залучить Тузика к себе: одни тащили дорожку прямо, другие старались загнуть ее влево, третьи, вырывая кумач из рук, гнали дорожку вправо. Зачалась ссора, а за ссорой мордобой. Сбегался народ.
– Тузик прибыл, Тузик.
Шарообразный, упоенный почетом спиртонос, приветствуемый орущей «ура» толпой, потешно-величаво плыл по красненькой дорожке, милостиво раскланиваясь с народом, как царь в Кремле с Красного крыльца, и горстями швырял народу серебряную мелочь. Синяя поддевка, как шлейф юбки, заметала за ним след, и голубая дамская шляпа с павлиньим пером лезла на затылок. Доплыв до угла, где драка, Тузик приостановился, захихикал на драчунов, как жеребчик, и, махнув правой рукой, все пальцы которой унизаны дюжиной драгоценных перстеньков, тонким голосочком прогнусил: