– Нос с красниной?
– Да, на нутро немножко принимает.
– Ну помню: как бишь его фамилия?
– Форов.
– Да, Форов, Форов, – меня всегда удивляла этимология этой фамилии. Ну, а еще кто же там у твоей сестры?
– Один очень полезный нам человек.
– Нам? – удивился Горданов.
– Да; то есть тебе, самый влиятельный член по крестьянским делам, некто Подозеров. Этого, я думаю, ты уж совсем живо помнишь?
– Подозеров?.. я его помню? Откуда и как: расскажи, сделай милость.
– Господи! Что ты за притворщик!
– Во-первых, ты знаешь, я все и всех позабываю. Рассказывай: что, как, где и почему я знал его?
– Изволь: я только не хотел напоминать тебе неприятной истории: этот Подозеров, когда все мы были на четвертом курсе, был распорядителем в воскресной школе.
Горданов спокойно произнес вопросительным тоном:
– Да?
– Ну да, и… ты, конечно, помнишь все остальное?
– Ничего я не помню.
– История в Ефремовском трактире?
– И никакой такой истории не помню, – холодно отвечал Горданов, прибирая волосок к волоску в своей бороде.
– Так я тебе ее напомню.
– Сделай милость.
– Мы зашли туда все вчетвером: ты, я, Подозеров и Форов, прямо с Бодростинской свадьбы, и ты хотел, чтобы был выпит тост за какое-то родимое пятно на плече или под плечом Глафиры Васильевны.
– Ты, друг любезный, просто лжешь на меня; я не дурак и не могу объявлять таких тостов.
– Да; ты не объявлял, но ты шепнул мне на ухо, а я сказал.
– Ах ты сказал… это иное дело! Ты ведь тоже тогда на нутро брал, тебе, верно, и послышалось, что я шептал. Ну, а что же дальше? Он, кажется, тебя побил, что ли?
– Ну, вот уж и побил! ничего подобного не было, но он заставил меня сознаться, что я не имею права поднимать такого тоста.
– Однако, он, значит, мужчина молодец! Ну, ты, конечно, и сознался?
– Да; по твоему же настоянию и сознался: ты же уговорил меня, что надо беречь себя для дела, а не ссориться из-за женщин.
– Скажи, пожалуйста: как это я ничего этого не помню?
– Ну полно врать: помнишь! Прекрасно ты все помнишь! Еще по твоему же совету… ты же сказал, что ты понимаешь одну только такую дуэль, по которой противник будет наверняка убит. Что, не твои это слова?
– Ну, без допроса, – что же дальше?
– Пустили слух, что он доносчик.
– Ничего подобного не помню.
– Ты, Павел Николаич, лжешь! это все в мире знают.
– Ну да, да, Иосаф Платоныч, непременно «все в мире», вы меньшею мерой не меряете! Ну и валяй теперь, сыпь весь свой дикционер: «всякую штуку», «батеньку» и «голубушку»… Эх, любезный друг! сколько мне раз тебе повторять: отучайся ты от этого поганого нигилистического жаргона. Теперь настало время, что с порядочными людьми надо знаться.