Письма Н. Лескова (Лесков) - страница 180

нравится и ото всех любим, – ничего не приносит, но я очень радуюсь за Вас – за Ваши скорби и досаждения, Вами перенесенные, и за глупые придирки со стороны тех, кому бы надо благодарить Вас за Вашу заботливость о поиобретении настоящей «художественной работы», как ее ныне называют. «Скоморох» проживет сам собою дольше многого, что держится нахваламн и рекламами. Я над ним много, много работал. Этот язык, как язык «Стальной блохи», дается не легко, а очень трудно, и одна любовь к делу может побудить человека взяться за такую мозаическую работу. Но этот-то самый «своеобразный язык» и ставили мне в вину и таки заставили меня его немножко портить и обесцвечивать. Прости бог этих «судей неправедных». – Они, верно, отвыкли думать, что есть еще люди, которые работают не по-базарному, «без помарок», – прямо набело, «как вы<….>, так и заморожено». Но «Скомороха» общество возлюбило, Лев Толстой благословил, критика хвалит, и говорят, будто художник готовит картину на выставку, где изображен наш скоморох. Сцена взята та, когда Феодул лежит на циновке у Корнилия. Корнилий в шутовском уборе собирается идти на потеху, а в двери его стоят две призывающие его к гетере «нильские змеи с играющею кровью и запахом страстного тела». Стало быть, Вы оправданы множицею, и я за Вас, добрый друг мой, радуюсь: мы дали публике настоящее литературное произведение в дни полного упадка и базарничества. Пособляйте скорее разделаться с возмещением за запрещенный «Кадетский монастырь» и за «Пигмея». – «Очарованный странник» вполне к тому способен и достоин. – Рассказ для Вас почти готов. Это «Инженерные бессребреники» (Брянчанинов, Чихачев и Фермер). Деньги нужны. К 150 <руб.> аванса, за мною состоящего, любезно и безопасно было бы дать еще 150. Это было бы очень кстати теперь. А «дает хорошо тот, кто дает скоро» Подпрапорщик Андрей Николаевич Лесков 16 сент. произведен в офицеры с переводом в Новгород. Это (то есть перевод) стоил неимоверных усилий при помощи М. И. Пыляева и генер<ала> Асташева. Я рад, что буду иметь его близко к себе. Перевод в гвардию обещают через год. Теперь их благородие желают обмундировываться… «Приказ» о них пошел в Данию для подписи и будет объявлен 3 октября. Вера перестала петь и выходит замуж. Совершилось это в Аренсбурге.

Ваш Н. Лесков.

А. С. Суворину

30 сентября 1887 г., Петербург.

Поздравляю Вас с благополучным возвращением и принятием за дело. Сегодняшняя статейка о Каткове и о глупостях хромого Голицына прекрасна, но в ней есть маленькая погрешность в определении характера М<ихаила> Н<икифоровича>. К удивлению, в нем действительно всегда замечалось очень странное и подчас очень смешное стремление к аристократизму. Он любил «высокое положение» в людях, особенно – родовое, и благоволил к тем, кто имел знакомства в том круге. С этого, например, началось и долго на этом главным образом держалось его благорасположение к Маркевичу, у которого, – как это ни смешно, – он брал примеры обхождения и старался пришлифовать к себе его совсем не утонченные манеры. Это было известно многим, а мне раз довелось видеть пресмешной случай в этом роде. Маркевич был толсто<…> и имел удивительно округленные окорока, по которым умел при разговоре громко хлопать себя ладонями. Один раз, споря с М. Н. в своей квартире, в доме Зейферта на Сергиезской, Маркевич в пылу спора все прискакивал и отлично прихлопывал себя по окорокам, что, видимо, нравилось М. Н-чу и Евгению Богдановичу, который тоже хотел так хлопнуть, но у него не вышло. После этого тотчас Маркевич пошел провожать Богдановича, а М. Н. остался один в кабинете, а я в зале, откуда мне было видно в зеркало, что делается в кабинете. И вот я увидал, что М. Н. встал с места, поднял фалду и начал себя хлопать по тем самым местам, из которых Маркевич извлекал у себя громкие и полные звуки… У М. Н-ча ничего подобного не выходило, и он, оглянувшись по сторонам, сделал большие усилия, чтобы хлопнуть себя, как Маркевич, но все это было напрасно: звук выходил какой-то тупой и плюгавый, да и вся фигура его в этом положении не имела той метрдотельской, величавой наглости, какою отличалась массивная фигура Маркевича.