Новиков достал портсигар, лениво изогнув назад свое крупное спокойное тело.
– Напрасно ты ее дразнишь, – с ласковой укоризною протянул он, – женщина она старая…
– Чем я ее дразню?
– Да вот…
– Что ж «вот»?.. Она сама ко мне лезет. Я, брат, никогда от людей ничего не требовал, пусть и они оставят меня в покое…
Они помолчали.
– Ну, как живешь, доктор? – спросил Санин, внимательно следя за изящно-прихотливыми узорами табачного дыма, нежно свивавшегося в чистом воздухе над его головой.
Новиков, думая о другом, ответил не сразу.
– Плохо. .
– Что так?
– Да так, вообще… Скучно. Городишко осточертел по самое горло, делать нечего.
– Это тебе-то делать нечего? А сам жаловался, что вздохнуть некогда.
– Я не о том говорю… Нельзя же вечно только лечить да лечить. Есть же и другая жизнь.
– А кто тебе мешает жить и другой жизнью?
– Ну, это вопрос сложный!
– Чем же сложный?.. И чего тебе еще нужно: человек ты молодой, красивый, здоровый.
– Этого, оказывается, мало! – с добродушной иронией возразил Новиков.
– Как тебе сказать, – улыбнулся Санин, – этого, пожалуй, даже много…
– А мне не хватает! – засмеялся Новиков; по смеху его было слышно, что мнение Санина о его красоте, силе и здоровье было ему приятно и что он слегка смущен, точно барышня на смотринах.
– Тебе не хватает одного, – задумчиво сказал Санин.
– Чего же?
– Взгляда настоящего на жизнь… Ты вот тяготишься однообразием своей жизни, а позови тебя кто-нибудь бросить все и пойти куда глаза глядят, ты испугаешься.
– Куда? В босяки? Хм!..
– А хоть бы и в босяки!.. Знаешь, смотрю я на тебя и думаю: вот человек, который при случае способен за какую-нибудь конституцию в Российской империи сесть на всю жизнь в Шлиссельбург, лишиться всяких прав, свободы, всего… А казалось бы, что ему конституция?.. А когда речь идет о том, чтобы перевернуть надоевшую собственную жизнь и пойти искать интереса и смысла на сторону, сейчас же у него возникает вопрос: а чем жить, а не пропаду ли я, здоровый и сильный человек, если лишусь своего жалованья, а с ним вместе сливок к утреннему чаю, шелковой рубашки и воротничков?.. Странно, ей-богу!
– Ничего тут странного нет… Там дело идейное, а тут…
– Что тут?
– Да… как бы это выразиться… – Новиков пощелкал пальцами.
– Вот видишь, как ты рассуждаешь! – перебил Санин. – Сейчас у тебя эти подразделения!.. Ведь не поверю же я, что тебя больше гложет тоска по конституции, чем по смыслу и интересу в собственной твоей жизни, а ты…
– Ну это еще вопрос. Может, и больше! Санин с досадой махнул рукой.
– Оставь, пожалуйста! Если тебе будут резать палец, тебе будет больнее, чем если палец будут резать у любого другого русского обывателя… Это факт!