Когда стемнело, к Федору подошла Нюрка, стряпуха с буксира, на котором они с Савелием давеча приплыли, обтирая руки о засаленный передник, кивком головы поманила его к себе, обняла за плечи и сказала:
— Ладно, пошли, чего уж… Его теперь не дождешься… С Волгой шутки плохи…
Тут Федора прорвало, будто плотину снесло; уткнувшись в Нюркину грудь, в передник, от которого пахло жиром и кислой капустой, он зарыдал, задергавшись плечами и худенькой спиной. Женщина дала ему выплакаться, а затем, взяв за руку, повела за собой, к барже.
— Нам водолей нужен…
— А что это? — шмыгнув носом, спросил Федор, постепенно успокаиваясь.
— Младший матрос, — пояснила Нюрка.
Потом она подошла к артельщикам и, круто поговорив с ними, забрала две четверти водки, которые, как она считала, принадлежали по наследству Федору. Водка эта от его имени была выставлена команде буксира, принявшей Федора в свой круг…
Сухов, не прерывая походного шага, оглядел барханы и почувствовал во рту вкус той самой чесночной колбасы, которую купил ему когда-то Савелий и которую он не забыл до сих пор — упругий крендель, перетянутый в нескольких местах бечевкой.
На горизонте проскакали несколько всадников, виднеясь темными силуэтами на фоне белесого неба.
Сухов остановился и стоял неподвижно, пока те не скрылись из вида: движение выдает мгновенно. Потом снова зашагал, стараясь не высовываться за гребни барханов. Дымом запахло резче. То был не дым костра. Где-то горело человеческое жилье — это Сухов определил сразу. Он вдвойне насторожился: запахи дыма, всадники, проскакавшие невдалеке, — все это могло обещать неожиданную встречу. Какую — он не знал, но всегда готовился к худшему, ибо зачем же готовиться к лучшему, если пока и так все нормально. За последнее время приятных встреч у Сухова было, прямо скажем, маловато, а еще вернее — почти совсем не было.
Пройдя еще немного, он свернул в одну из уходящих слегка в сторону ложбин между барханами и… пораженный увиденным, замер на месте — шагах в тридцати от него из песка торчала человеческая голова. Голова была темная, бритая, с закрытыми глазами. Оглядевшись — мало ли кто еще поблизости — он подошел к голове, один глаз которой приоткрылся, хотя Сухов старался ступать бесшумно.
Песчаная змея, недовольно извиваясь, отползла прочь от головы, испугавшись подошедшего человека.
Сухов воткнул лопатку с зарубками на черенке в песок — от нее упала тень; лопаткой же он измерил расстояние до конца тени, отсчитал зарубки.
— Пять часов, — сказал сам себе Сухов, затем обратился к голове: — Давно обосновался?