В письме А.А.Богданову и С.И.Гусеву Ленин однозначно утверждает: „Либо мы сплотим действительно железной организацией тех, кто хочет воевать, и этой маленькой, но крепкой партией будем громить рыхлое чудище новоискровских разношерстных элементов…" В примечании добавляет, что тех, „которые абсолютно не способны воевать", он просто „всех отдал Мартову">132.
Добавление чрезвычайно красноречивое: кто за „железную" гвардию, готовность „воевать" и „громить" - те в его партию. А не способные к этому - в „рыхлое чудище" Мартова. Ленин презрительно относится к моральным сентенциям Мартова, Плеханова, Аксельрода. В своей полемике, которая, пожалуй, составляет львиную долю всего литературного наследия Ленина, он мимоходом бросает слова, которые отдают осуждающим рефреном, что, мол, Мартов известен „своей моральной чуткостью", вопит о „краже", „шпионстве" и других безнравственных вещах>133.
До своей победы в октябре 1917 года Ленин не перестает полемизировать с Мартовым, если это можно назвать полемикой. Изобличения, осуждения, „приговоры" и просто оскорбления в адрес человека, с которым в молодости было так много общего. Но Мартов непреклонен. Склонный и способный к компромиссам, Мартов не испытывает никаких позывов к поиску согласия. Просто давно пришло понимание, что тот социализм, который намерен строить вождь партии большевиков, не имеет отношения ни к подлинной справедливости, ни к нравственным принципам, ни к гуманистическим началам социалистических мечтаний.
Уже проиграв, Мартов ужаснулся „промежуточному" итогу достигнутого в 1917 году. В письме к одному из своих личных друзей Н.С.Кристи Мартов выносит вердикт, который оказался сколь пророческим, столь и весьма точным.
„Дело не только в глубокой уверенности, что пытаться насаждать социализм в экономически и культурно отсталой стране - бессмысленная утопия, но и в органической неспособности моей помириться с тем аракчеевским пониманием социализма и пугачевским пониманием классовой борьбы, которые порождаются, конечно, самим тем фактом, что европейский идеал пытаются насадить на азиатской почве. Получается такой букет, что трудно вынести. Для меня социализм всегда был не отрицанием индивидуальной свободы и индивидуальности, а, напротив, высшим их воплощением, и начало коллективизма я представлял себе противоположным „стадности" и нивелировке… Здесь же расцветает такой „окопно-казарменный" квазисоциализм, основанный на всестороннем „опрощении" всей жизни, на культе даже не „мозолистого кулака", а просто кулака…">134
Интернационалистическая позиция „революционного оборончества" Мартова весьма контрастировала с пораженчеством Ленина и патриотизмом Плеханова. Вероятно, она, эта позиция Мартова, была наиболее верной и благородной. Весть о вспыхнувшем пожаре европейской войны 1914 года застала Мартова в Париже. В своем „Голосе" (небольшой coциал-демократической газете центристского толка) Мартов не уставал повторять: „Да здравствует мир! Довольно крови! Довольно бессмысленных жертв! Да здравствует мир!" Вернувшись в мае 1917 года в Россию, Мартов не изменил своим интернационалистским позициям; он последовательно выступал не только против пораженчества, против превращения войны империалистической в войну гражданскую, но и против шовинизма, вызывая часто огонь по своим позициям как слева, так и справа.