Ярош руки из кармана не вынимает. Но вот начала оттопыриваться пола кожанки. «Через карман будет стрелять!» — как молния, блеснула мысль. В следующее мгновение Сурмач обхватил Яроша, прижался к нему. Но Казначей успел нажать спусковой крючок.
Аверьян почувствовал, как чуть повыше колена хлестнула огненная боль. В глазах зарябило. Искаженное злобой лицо Яроша начало расплываться.
«Выпущу — уйдет».
Только это и позволяло Аверьяну не потерять сознание. Но силы иссякали.
Ярош выдернул руки из кармана. Уперся Сурмачу в подбородок и давил, давил. Уже слабел Аверьян, уже вырывались пальцы, выскальзывали из цепкого замка, на который он их сомкнул за спиною врага. «Все… сейчас Казначей уйдет». И никто не посмеет его задержать: для всех, кроме Аверьяна, он все еще чекист.
Сурмач не подумал о том, что Ярош, прежде чем уйти, попытается добить раненого, который сумел разгадать его тайну.
Но вдруг Тарас Степанович охнул и сразу обмяк. Обвисли мускулистые руки, пытавшиеся свернуть Сурмачу шею. Ярош рухнул на землю.
Резкая боль в ноге еще более затуманила сознание. Аверьян сцепил зубы, чтобы не закричать.
Последнее, что он успел заметить, это Петьку с финкой в руках. К пареньку бежали люди.
* * *
Очнулся Аверьян от резкого, неприятного запаха. Открыл глаза, глубоко вздохнул. Рядом с его койкой, накинув на плечи белый халат, сидел Иван Спиридонович. Молоденькая девушка терла Аверьяну виски ваткой, смоченной нашатырным спиртом. Сурмач вздохнул.
— Ожил? — участливо спросил Иван Спиридонович. — Что у вас с Ярошем произошло?
Аверьян лежал на старом жестком диване в небольшой комнате, — видимо, здесь в свободные минуты отдыхали работники больницы.
Иван Спиридонович вежливо отослал медсестру.
— Я уж тут не дам ему помереть. А нам посекретничать надо.
— Я буду в коридоре, позовите, — сказала девушка.
— Выкладывай, — еще раз напомнил Иван Спиридонович.
— Мы Казначея черт-те где искали, а он был под боком, — пояснил Аверьян.
— А ты уверен в этом?
— Чего бы он в меня стрелял? Я же его на операцию в Белояров звал, говорю, Григорий там. А он пальнул. Да и Петька его опознал, с нищим-то на бирже встречался Ярош.
Крякнул от неудовольствия Иван Спиридонович, стучит от возбуждения кулаком по колену.
— Ясно.
— Где он? — спросил Аверьян.
— Операцию делают. Здорово его Петька пырнул.
— Кабы не Петька, ушел бы Казначей и всех остальных предупредил.
Аверьян рассказал обо всем, что ему удалось узнать в Белоярове.
Не сразу ответил начальник окротдела. Сидит на табуретке у изголовья кровати, ссутулился.
— Трудно своего-то обвинять… невмоготу, — заговорил Ласточкин. — Врага судишь — себе докажи его вину, друга обвиняешь — десять раз усомнись: может, кто-то оговорил, может, все стряслось независимо от него. А может, к цели ведут два пути: ты ведаешь один, а он нащупал иной. И оба хороши. Так не вини его в своей близорукости. А если уж назвал недругом, так пусть и он уразумеет, за что именно…