Правда, пропавшее сокровище мы так и не нашли. Юрка расстроился — он всегда переживал, когда что-то складывалось не так, как он задумал или надеялся, — а я едва ли не обрадовался. С Луисом мы знакомы лет шесть, еще с приснопамятного мятежа в Пара-ибо, и все это время тень фамильного сокровища висит над ним, словно наложенное проклятие. Как-то в Байресе я толковал с одним тамошним поэтом, забавным близоруким юношей, похожим на завсегдатаев «Бродячей собаки», с которыми я водил дружбу в Петербурге, — звали его, кажется, Хорхе. Этот поэт, воздав должное дрянному аргентинскому рому, рассказывал мне о странных предметах, способных магнетически притягивать к себе мысли человека — мало-помалу они завладевают его воображением и становятся для несчастного единственной реальной вещью в мире. Отчасти это похоже на страстную влюбленность, объяснял он, когда все твои помыслы и чувства прикованы, словно каторжник к ядру, к образу любимой. Судьба каждого, кто найдет такой предмет — Хорхе называл его «заир», — сильнейшая психологическая зависимость, а потом неизбежное безумие. Иногда мне казалось, что El Corazon стал для Луиса таким «заиром». Когда мы достаточно сблизились — испанцы и креолы, как правило, искренни и открыты в дружбе и в этом здорово похожи на нас, — он открыл мне тайну загадочного талисмана, принадлежавшего роду де Ле-гисамо. Я осторожно намекнул Луису, что он мог бы проверить свойства камня на мне. Для чистоты эксперимента я предложил ему записать, чего именно он хочет от меня добиться, на бумаге, а бумагу эту спрятать в сейф и предъявить лишь после того, как желаемое будет получено (или, соответственно, не будет). Риска в этом я не видел решительно никакого: лет пятнадцать назад в Петербурге модный восточный лекарь Бадмаев с сожалением констатировал, что я почти невосприимчив к гипнозу. Однако Луис наотрез отказался использовать древнюю реликвию, чтобы внушить мне какую-либо идею, сказав, что это несовместимо с его представлениями о дружбе. Я, разумеется, не стал настаивать, поскольку не сомневался: в глубине души он и сам прекрасно понимает, что его сокровище представляет собой всего лишь большой кристалл горного хрусталя причудливой формы. Но Луис продолжал вести себя так, будто был совершенно уверен в чудесных свойствах кристалла — например, уверял меня, что его успехи на поприще торговли хлопком самым тесным образом связаны с древней реликвией. В иные дни он беспрерывно твердил о своем чудесном камне — и должен признаться, что я с трудом сдерживался, чтобы не наговорить ему резкостей. Впрочем, в это время наша дружба уже обрела черты своеобразного делового партнерства — я взял на себя решение вопросов, связанных с безопасностью его хлопкового бизнеса, и получил некую, не слишком большую, долю в доходах от продажи товара. Поэтому я считал необходимым придерживать свои критические замечания при себе. Так продолжалось несколько лет, пока наконец в жизни Луиса не появилась Машенька.