— Ну хоть какие-то новости, — сказал глухо Тартищев и, сняв с головы фуражку, протер голову носовым платком. Потом посмотрел на возникшие в небе кучевые облака. — Опять солнце палит, к вечеру точно дождь будет.
— Чем прикажете заняться? — спросил Вавилов.
Тартищев оглянулся на Лямпе и Ольховского.
Жандарм, судя по выражению лица, что-то выговаривал Ольховскому, и, кажется, не совсем вежливо. Тот стоял понурив голову, бросая в ответ короткие фразы.
Видно, пытался оправдаться.
— Милые бранятся, только тешатся, — усмехнулся Тартищев, но на своих агентов посмотрел серьезно. — Ты, Иван, займись Мамонтовым, а Поляков и Корнеев… — Он вдруг замолчал и побледнел, устремив взгляд за их спины. Агенты, как по команде, обернулись. Не разбирая дороги, вниз по склону летела растрепанная, без шляпки, вся в копоти и саже Лиза Тартищева, а за ней, подобрав пышные юбки, едва поспевала Анастасия Васильевна Синицына в зеленой бархатной амазонке и с хлыстом в руках.
Тартищев сердито чертыхнулся и произнес севшим от волнения голосом:
— Господи, Лизка! Отыскалась пропажа!..
И в этот момент Алексей ухватил боковым зрением полный ужаса взгляд Ольховского, устремленный на Лизу. Начальник охранного отделения отступил за спину Лямпе и растерянно завертел головой по сторонам, словно искал более надежное укрытие…
Лиза тараном прошла сквозь оцепление жандармов и, подхватив под локти Ольховского, оттеснила его к пролетке, возле которой двое санитаров укладывали тело Калоша на носилки. Девушка бросила взгляд на труп, судорожно всхлипнула и, неожиданно размахнувшись, влепила пощечину начальнику охранного отделения.
Ольховский отпрянул от нее и, зацепившись ногой за носилки, непременно свалился бы на труп, если бы один из санитаров не удержал его, ухватив за плечо и оторвав при этом погон.
— Лиза! — рявкнул Тартищев и устремился было к дочери, но Анастасия Васильевна удержала его за руку и приказала:
— Стойте, Федор Михайлович! Лиза знает, что делает!
Ольховский тем временем оттолкнул Лизу от себя, и теперь они стояли друг против друга, как два петуха, только что отведавшие шпор противника: Лиза — сжав кулаки, а Бронислав Карлович — отдуваясь и норовя пристроить погон на прежнее место.
— Вы мерзавец! — звонко выкрикнула Лиза и сделала шаг в сторону Ольховского. — Вы гадкий и противный! Вы… — Она опять всхлипнула и продолжала с еще большим гневом:
— Это вы заперли меня в этой мерзкой сторожке! Я чуть не сгорела по вашей милости! — Она вытерла глаза кулаком, отчего на лице появилась жирная черная полоса, и заплакала навзрыд. Потом опустилась на колени перед мертвым Калошем и, подняв голову на Ольховского, опять выкрикнула: