— Теперь подними правую ногу, Газза, — крикнула Мун в то время, как Гарри пытался выполнить движение, известное под названием «Лебедь».
— У меня и так крестец свернут. Я что тебе, долбаный акробат?
— Тяни пальчики на ногах, подружка, — поучал Джаз Сэлли. — Нам будут ставить баллы за изящность.
— Я вышибала! Какая у меня, к черту, изящность?
После таких вполне невинных ответов все подозрительно переглядывались, а за пределами дома вспыхивали споры. Сэлли ничего особенного не имела в виду, но она напомнила, что больше других привычна к насилию, и это заставляло насторожиться.
Время от времени купальщики начинали откровенно роптать.
— Эти хреновы плавки натерли мне все, что можно, — возмущался Гарри. — Поймать бы того, кто такие придумал, я бы воткнул нож ему в башку! — Он намеревался смело, но мрачно пошутить, однако никто не смеялся, когда его слова ad nauseam[53] крутили в титрах очередного выпуска, и Гарри на пункт или два поднялся в опросах популярных изданий на тему «Кто это сделал».
День тридцать первый
11.20 утра
Поступил отчет патологоанатома, и Колридж оторвался от просмотра архивных материалов.
— На сиденье унитаза обнаружены частицы рвотных масс из желудка Келли, — заметил он.
— Фу, гадость! — фыркнула Триша.
— Гадость, — согласился Колридж. — А еще гадостнее то, что у нее в горле и гортани обнаружены следы желчи. Патологоанатом полагает, что она давилась. Нет сомнений, когда Келли выскочила из парилки, ей было явно нехорошо.
— Бедная девушка! Какой незавидный конец: в последние минуты жизни давиться в крохотной пластиковой кабинке. Она, должно быть, перепила.
— Так и есть. Анализ показал восьмикратное превышение нормы алкоголя в крови.
— Не слабо — можно сказать, вдугаря.
— И еще: у нее на языке синяк.
— Синяк? Ее что, били по языку?
— Такое впечатление, будто с силой всунули в рот большой палец.
— Ух! Кто-то старался заставить ее замолчать?
— Это самое очевидное объяснение.
— Видимо, поэтому она и давилась. А потом с такой поспешностью выскочила из парилки.
— Да. Хотя, если некто с такой силой надавил на ее язык, после чего на нем появились синяки, можно предположить, что другой некто мог слышать ее протесты.
День тридцать второй
7.30 вечера
Шли дни, группа поднаторела в балете, в результате получился сюжет — исполнение «полета лебедя» сначала на берегу, потом в бассейне — самый дорогой в истории телевидения четырехминутный видеоролик.
Кроме танца в этой записи, естественно, присутствовал драматический накал сосуществования «арестантов», чтобы зрителям было над чем поразмыслить и чем насладиться. Каждый купальщик смотрел на остальных как на потенциальных убийц... как на реальных убийц. Любой взгляд казался зловещим: брошенный исподтишка, пристальный и пронзительный или поспешно отведенные глаза. Умелый монтаж превращал подергивание мышцы на лице в признание либо в обвинение в убийстве.