– Да'иджан, ты слышал новости? Занято американское посольство в Тегеране, – рассмеялся он.
Только сейчас Муди убедился, что политика – это чертовски серьезное дело. Находясь на расстоянии в полсвета от Ирана, он чувствовал себя достаточно безопасно, чтобы громко выражать свою поддержку революции и стремлениям аятоллы Хомейни преобразовать Иран в Исламскую Республику. Бороться теоретически за сотни километров было несложно.
Но теперь, когда студенты Тегеранского университета встали на военный путь борьбы с США, для Муди появилась реальная опасность. Это было не лучшее время для пребывания иранца в Америке, да и для его жены тоже. Один иранский студент из Техасского университета подвергся нападению. Муди боялся, что та же участь ждет и его. Опасался он также и возможного ареста и депортации.
Некоторые сотрудники в клинике начали называть его Доктор Хомейни. Однажды за ужином он сказал, что кто-то на машине пытался его сбить. Несколько раз нам звонили по телефону с угрозами. «Доберемся до вас, – голос в трубке звучал с южным акцентом, – убьем». Не на шутку перепуганный, Муди нанял частную охрану.
«Неужели это безумие никогда не кончится? – задумывалась я. – Зачем мужчинам нужно впутывать меня в эти их идиотские военные игры? Почему они не оставят меня в покое и не позволят быть женой и матерью?»
Муди балансировал меж двух огней. Его иранские приятели хотели втянуть его в активную работу, в подготовку демонстрации. Наш дом они превратили в некое подобие оперативной базе. Зато наши американские знакомые, соседи, а также коллеги в клинике желали услышать от Муди выражение лояльных чувств по отношению к стране, которая так много ему дала.
Сначала Муди колебался. И мы часто спорили. Он произносил бесконечные тирады по поводу американского эмбарго на поставку оружия в Иран, постоянно повторяя, что Америка лишь пускает пыль в глаза, а на самом деле снабжает Иран оружием при посредничестве третьих стран, повышая цены.
Затем произошло нечто странное. В свое время Муди познакомился и сблизился с доктором Моджалили, иранским нейрохирургом. Поскольку тот учился в Иране, у него не было разрешения заниматься практикой в Штатах, поэтому он работал лаборантом. Муди уважал его; они оба помогали иранским студентам. И вдруг день ото дня эта дружба стала угасать. Ни с того ни с сего Муди перестал здороваться с доктором Моджалили, но не хотел открыть мне причину.
В клинике Муди делал все, чтобы избежать конфликтов, полностью сконцентрировавшись на работе. И хотя по-прежнему он позволял иранским студентам собираться в нашем доме, однако теперь старался эти собрания сохранять в тайне и избегать разговоров на политические темы.