Но даже это было для меня второстепенным. В моих мусульманских молитвах я была более искренней, чем Муди мог бы предположить. В сущности, я только лихорадочно искала помощи. Если Аллах является таким же высшим созданием, как и мой Бог, я буду выполнять его требования так рьяно, как только смогу. Я хотела удовлетворить Аллаха еще больше, чем угодить Муди.
После окончания молитв Муди сказал:
– Ты не должна молиться по-английски.
Теперь у меня было новое занятие: я учила арабские слова, стараясь при этом убедить саму себя, что таким образом я не стану послушной иранской женой.
Однажды пришла Элен. Она позвонила в дверь, и мы разговаривали через окно.
– Я знаю, что Муди запретил нам приходить, но я все-таки хотела убедиться, жива ли ты еще, – сказала она. – Что-нибудь изменилось?
– Нет.
– Ты знаешь, где Махтаб?
– Нет. А ты?
– Не знаю, – ответила она, а потом предложила: – Может быть, помог бы ага Хаким? Муди уважает его. Я могла бы поговорить с ага Хакимом.
– Нет, – поспешно запротестовала я. – Если Муди узнает, что я разговаривала с кем-нибудь, это только ухудшит мое положение. Мне хочется только увидеть Махтаб.
Она согласно кивнула головой, покрытой чадрой, но осталась недовольна.
– Ты можешь кое-что сделать для меня, – предложила я ей. – Принеси мне, пожалуйста, Новый Завет.
– Хорошо, но как я тебе его передам?
– Я спущу тебе на веревке корзинку или еще что-нибудь.
– Порядок.
Элен ушла, но так и не вернулась с Новым Заветом. Возможно, из чувства вины за этот тайный визит.
В один из солнечных дней я стояла на балконе, пытаясь осознать, в полном я еще рассудке или уже нет. Как долго все это длится? Я пыталась вспомнить тот день скандала с Муди. Это было месяц назад. А может быть, два? Я не в состоянии была вычислить. Я решила считать пятницы, потому что только эти дни чем-то отличались. Напрягая память, я вспомнила только одну пятницу со времени нашего конфликта. Неужели прошла лишь неделя? Неужели все еще апрель?
На противоположной стороне двора я увидела соседку, наблюдающую за мной через открытое окно. Я никогда прежде не видела ее.
– Откуда ты? – неожиданно спросила она на ломаном английском языке.
Я растерялась и даже испугалась, а потом с недоверием спросила:
– Почему вы спрашиваете?
– Потому что знаю, что ты иностранка. Отчаяние развязало мне язык, и я разразилась потоком слов. Я не задумывалась над тем, кто она: друг или враг.
– Меня держат под замком в этом доме, – торопливо говорила я. – У меня забрали дочку, а меня закрыли в этом доме. Прошу вас, помогите мне.
– Я сочувствую тебе, – ответила она. – Я сделаю все, что смогу.