А Лоуфорд совсем другой, когда улыбается. Холодные карие глаза смягчились и потеплели, а лицо стало добрее. Кирстен впервые заметила, что, когда он улыбается, на его щеках появляются ямочки.
Неужели она ошиблась? Если у него в клинике действительно сидела масса больных, ожидая его возвращения с вызова, тогда совсем неудивительно, что он разозлился на нее. Она не только повредила его новую машину, но и задержала его.
– Это… это очень похвально с вашей стороны, доктор, – сказала она, внезапно смутившись от его взгляда. – Я работаю медсестрой и не видела докторов, которые выезжали бы по вызову к людям, не говоря уж о животных.
Он негромко рассмеялся, и от этого звука в ней что-то дрогнуло.
– Уверяю вас, поехать самому было единственным выходом. Можете себе представить, что было бы с моими пациентами, если бы фермер Аткинсон привез свою красавицу буренку прямо ко мне? – Он развел руками. – И, пожалуйста, зовите меня Сэм.
Кирстен протянула ему руку. Руки Сэма были осторожными и заботливыми, как у большинства врачей, но также сильными, мускулистыми, а его рукопожатие – крепким.
Их взгляды встретились, и он впервые взглянул на нее как на привлекательную женщину, а не как на неумеху, которая даже по пустой дороге не смогла проехать, не врезавшись в его новую и дорогую машину.
– Отлично, Сэм, – сказала она. – А я Кирстен. Корали так много рассказывала мне о вас, что кажется, я уже давно вас знаю.
Он все еще держал ее руку, и Кирстен не могла собраться с мыслями и освободить ее.
– А она не говорила вам, что иногда я могу вспылить? – совершенно серьезно спросил он.
– Нет, это оказалось для меня сюрпризом, – тут же ответила Кирстен и почувствовала, как заливается румянцем, осознав свою оплошность. – То есть я хотела сказать… Это…
Сэм сжал ее руку и тут же отпустил.
– Не нужно извиняться, – остановил он ее. – Так оно и было. Я повел себя как шестилетний мальчишка, потому что сломалась моя игрушка. Извините меня. Обычно я не веду себя так. Возможно, дело было еще и во времени. Я мотаюсь от одного пациента к другому целый день и потому сорвался. Так вы прощаете меня?
В его глубоких глазах было какое-то мерцание, и Кирстен немедленно простила ему все.
– Конечно, – охотно сказала она, – если вы простите меня за вашу испорченную великолепную машину.
– Ничего страшного, только корпус чуть помялся.
Он оказался необыкновенно снисходительным, особенно учитывая его поведение пару минут назад.
Наконец Корали подала голос из-за спины Кирстен:
– Если вы договорились, кто прав, кто виноват, то мы можем идти к столу, пока ужин не остыл.