Голос у нее был громкий, звонкий и, в общем-то, приятный. Он явно достиг ушей моего братца и произвел на записного ловеласа примерно такое же действие, какое оказывает на старую полковую лошадь звук боевой трубы. С той лишь разницей, что инвалидная лошадь не побежит на призыв, стуча костылем, а Зяма прискакал и сунулся на кухню, трепетно раздувая ноздри.
– Кофе уже нет, – сказала я ему, чтобы не распускал слюни.
При виде Великолепного Казимира, которому тросточка и томная бледность сообщили особо трогательный вид раненого бойца, шустрая девица мгновенно перестала сутулиться над вазочкой и засверкала черными очами, как Шехерезада в припадке вдохновения.
– Я сейчас еще сварю, подожди, – пообещал папуля, мягко разворачивая великовозрастного сына и направляя его обратно в глубь квартиры. – А Дюшенька пока тут с гостями поговорит.
– Вы ко мне? – Я обвела слегка удивленным взором колоритную троицу на диване.
– Да, Инна, мы к вам, – подтвердил мужчина.
Лицо у него было суровое, как у библейского пророка.
– Вы не знаете, куда пропала наша девочка? – выскочила с вопросом старшая из его спутниц.
Я вздернула брови и посмотрела на папулю. Ладно бы, про мальчика какого-нибудь у меня спросили: представители мужского пола по моей вине пропадали не раз, врать не буду, бывало такое. Но девочек из дома я не уводила никогда! Девочки – это вообще не по моей части. Я мальчиков люблю. А насчет девочек – это к Зяме.
Я уже открыла рот, чтобы перенаправить розыск некой пропавшей девочки в старшему брату, но папуля догадался, что мой ответ не будет грешить вежливостью, и поспешил объяснить:
– Дюша, это родители и сестра твоей подруги из агентства!
– Маруськи? – Подругой я эту вредоносную дурочку не считала, но в приятельницах числила и потому раздумала хамить. – Ах, простите, вы же называете ее Марой.
– Она Марета Юнусовна, – с большим достоинством сказал суровый библейский отец блудной дочери Маруси.
– Можно Мара, – разрешила кроткая библейская мама.
– Слушайте, какая разница – Марета она, Мара или Маруся?! – не выдержала темпераментная младшая сестрица. – Главное, что она куда-то смылась, никому ничего не сказав! Или сказав?
Тут пламенная Шехерезада свила брови тугим шнурочком и в упор посмотрела на меня.
– Я что-то не пойму, на что вы, милочка, намекаете? – тоже нахмурилась я.
– А на что я, по-вашему, могу намекать?
Мы одновременно, как в парном танце «Камаринская», уставили руки в бока и крепко сцепились взглядами.
– Девочки, девочки! Не надо ссориться! – заволновался миротворец папуля.