— Моя госпожа — заголосил он. — О, боги! Что они с тобой сделали, госпожа!
Все вокруг замолчали.
— Скажи, госпожа, что приготовить тебе к утренней трапезе? — и повар дико захохотал.
Этой шутке ответили дружным смехом и остальные рабы. Безумными от боли и ужаса глазами взирала на рабов Фабия. Вид ее был ужасен: от одежды не осталось и следа, обнаженное тело посинело от ударов и ссадин, вырванные волосы прядями прилипли к телу и разбитому лицу.
Но тут повар схватил ее за волосы, все еще густые и прочные и поволок ее по полу резкими и сильными рывками. Женщина закричала. В ответ ей закричали, но уже от радости, ее рабы, и заплясали вокруг повара и матроны в диком танце.
Повар проволок свою жертву через то место, где лежали убитые палачи. Намокшая в луже крови, Фабия оставляла за собой кровавый след на полу. Рабы награждали ее ударами розог и палок. Когда повар приволок женщину к тому месту, где еще стояло ее кресло, он остановился. Рабы бешеным хороводом, махая факелами, кружились вокруг.
— Клянусь Юпитером! — закричал повар мощным басом, перекрывавшим весь шум. — Теперь ты, моя госпожа-хозяйка, будешь обедать за одним столом с Гаем Калигулой.[15]
Рабы закричали и завыли от восторга. Фабия пыталась что-то сказать, но из ее горла доносилось лишь шипение.
— Умри, змея!
С этим криком повар занес над ней свой жуткий тесак и под радостный вопль рабов и рабынь одним ударом снес Деции Фабии Катуле голову, словно поваренок отрубил голову молодой курочке. С торжеством Геркулеса, убившего гидру, поднял повар отрубленную голову над собой. Кровь рекой стекала по его руке, и этот Сансон[16] древнего Рима упивался ею, как самым лучшим вином.
А тело с хлюпаньем и глухим стуком упало на мрамор, и тут же было подхвачено за ноги. Рабы с песней стали бегать с ним по атрию. Кровь лилась из лишенной головы шеи ручьем, и на полу оставались хаотические кровавые узоры. Так ужасно кончила свою жизнь гордая матрона из знатного рода Катулов.
Кончился этот дикий спектакль тем, что Мигдония и другие две девушки, которые всегда занимались туалетом своей госпожи, под общее одобрение рабов, которых уже осталось всего лишь три десятка взяли голову Фабии и стали приводить ее в порядок. Очень скоро нарумяненная, с накрашенными губами, подведенными глазами и пышной прической голова Фабии, не ставшая от подобной процедуры хоть чуточку красивее, даже наоборот, она представляла собой еще более ужасное зрелище, была вынесена в сад и положена на постамент, где до этого была статуя Юноны. Рабы разбежались, а голова осталась одна.