Леонид проснулся глубокой ночью от неясной тревоги, которая вдруг проникла в его душу. В шатре никого не было. Только снаружи у входа, как всегда, стоял часовой, охранявший своего командира. В воздухе было легкое движение, от которого полотно шатра двигалось, словно живое, и даже издавало вздохи. Легат смотрел на дрожащее пламя светильника и на игру теней, которую он создавал. В голову лезли мысли о беспросветном существовании под башмаком жены, о том, что он уже утомлен службой в армии, которая приносит совсем не тот доход, какой бы ему хотелось, и подобные прочие вещи не давали Аквиле спать. Словно в ответ на его мрачные мысли, тишину ночи прервал протяжный вой бездомной одичавшей собаки, вслед которой два раза тявкнула лисица, видимо, задравшая кролика или зайца. Аквила плюнул от досады и встал со своей жесткой походной постели. Выйдя из палатки, он вздохнул полной грудью чистого ночного воздуха и, опьяненный его свежестью, мечтательно взглянул сначала на звездное небо, затем на мирно спящий солдатский лагерь.
Здесь был не весь его легион, а только лишь часть. Но зато это были самые испытанные и надежные воины-ветераны не одного боевого похода. В Кампанский легион эти солдаты обычно попадали уже на закате службы, в ее последние четыре-пять лет, в знак особого рода награды. Служба здесь не была такой трудной и несносной. Учений было не особенно много, тяжелых работ, связанных со строительством укреплений, и вовсе почти не было. Наверное, самой главной задачей в последние десять лет было красиво промаршировать на Марсовом поле того или иного города Кампании или в Риме во время больших праздников. Таким образом, легион, которым командовал Петроний Леонид, представлял из себя больше декоративную, чем боевую армию, и являлся чем-то средним между всей римской армией и преторианской гвардией,[17] однако, в войнах он не участвовал и цезаря не охранял.
Словно был сам по себе. В связи с этим в сенате не раэ вставал вопрос об его роспуске. Леонид жил в вечном страхе получить отставку. Но случилось кое-что похуже — то, чего Аквила и вовсе не ожидал. Группа сенаторов вдруг решительно стала настаивать на том, чтобы отправить легион в Иудею, там, дескать, трудно стало сдерживать римские порядки. И, к ужасу Леонида и всех его офицеров и солдат, сенат вдруг поддержал эту идею и вынес соответствующее решение.
Вот почему так нерадостно было на душе у легата. С тоской он поглядывал в сторону Канун, которая лежала в десяти милях от лагеря, с её чудесными теремами и весёлыми пирушками. Их вскоре отправят в Азию, подавлять восстание в Иудее.