Вечером, когда окна открыты, с собакой полный порядок, но Бог вас упаси открыть их в жаркий день — собаки на редкость восприимчивы к тепловым ударам.
Когда Лия ушла, я рассказала Стиву кое-что, не предназначавшееся для Лииных ушей.
— Я все же боюсь, что она сгорела. Ведь, когда она подошла к ограде и дотронулась до калитки, она должна была страшно обжечься. Я стараюсь убедить Лию, что Роз не почувствовала никакой боли, но меня просто раздирают сомнения. И я думаю не только о том, что Роз было больно, а том, что боль была действительно страшной, как в кино, когда видишь смерть на электрическом стуле. Кажется, страшнее гибели не придумаешь. Для Лии ты все смягчил. Я знаю это.
— Воздействие молнии на зверей может раскрошить им кости, — неохотно произнес Стив, — и зубы. Чаще всего ожогов не видно, но и их можно обнаружить. Может быть, все было именно так, как я ей рассказал. Но откуда нам знать? Мы знаем об этом лишь по рассказам людей, которым посчастливилось выжить. Другие истории нам неизвестны. Это происходит быстро. Что правда, то правда. И потом, не всякий человек может хоть что-нибудь вспомнить. Честно говоря, я думаю, что боль при этом может быть невыносимой. Прости меня.
Для похода к Джеку Инглману Лия, с неукоснительной формальностью подростка, надела на себя всего лишь одно черное одеяние, не предусмотренное для занятий спортом, и затянула необузданную лучезарность своих локонов в печальный пучок. Вместо похода на похороны, намеченные на воскресное утро (с моей стороны требуются объяснения? Не могла, и все), я отправила в дом Инглманов корзинку с фруктами. Конечно, фрукты — это никакое не утешение, но Джек хотел, чтобы похороны прошли в узком кругу, как сообщила мне Бесс, предложив навестить Джека ближе к вечеру.
— Ты волнуешься? — спросила я у Лии, которая искусно водрузила горку куриного салата на зеленые листья латука.
— Нет. С какой стати мне волноваться?
— Не знаю. Я подумала, что ты, возможно, боишься увидеть вокруг себя сплошные слезы. Или вообще не знаешь, что тебя там ожидает.
— Я действительно не знаю, что меня ожидает, но уверена, что меня там ничто не застанет врасплох, — ответила Лия, девушка-маламут.
(«Проекция, — так некоторое время спустя прокомментировала эту ситуацию Рита, моя подруга и квартиросъемщица. — Ты слишком много проецируешь на этого ребенка. Так кто же на самом-то деле волновался?» Сомнений нет, Рита — настоящий врачеватель душ.)
Направляясь к машине, я увидела Кевина Деннеги, атакующего ржавыми садовыми ножницами чахлый барбарис, высаженный в ряд между двором его матери и моим. Как-то раз я попыталась уговорить Кевина посадить вместо этого уродливого колючего растения что-нибудь действительно классное, тсугу, например, или можжевельник и даже предложила ему оплатить часть расходов. Он отклонил мое предложение, и, хотя он ни разу открыто об этом не заявил, у меня осталось такое чувство, словно я совершила какую-то бестактность, например, предложила ему оплатить половину стоимости новой «ауди», лишь бы только не видеть из окна своей кухни его «шевроле».