Они ушли вниз по Селиткану, не представляя, где находятся, что ждет их за первым мысом, как далеко устье этой реки, сколько километров до жилья. Впереди виднелись только синеющие хребты.
В первый же день пути открылись раны на ногах, вернулась боль. Борис сильно повредил спину. А обходы береговых препятствий требовали много сил.
Большая вода прошла. Селиткан притих, по заливчикам опять заплескалась рыба. Продвигались медленно. Борис слабел на глазах, отставал, падал и долго лежал, прижавшись к земле всем телом. Его ждали, помогали встать и сделать первые шаги, шли дальше. Татьяна и Абельдин понимали, что Борис не ходок, что ему не дойти до поселений, что где-то тут у каменных мысов разыграется еще одна трагедия…
На ночлег остановились рано. Абельдин занялся устройством стоянки, Татьяна пошла по берегу с удочкой. Отогретая после ненастья земля пахла свежестью, из чащи наплывали сумерки, на болотце за рекой поднимался холодный туман, сквозь который доносился одинокий крик птицы.
Рыба брала хорошо. Девушка вернулась скоро и с добычей.
— Борис! Смотри! Живем! — кричал Абельдин, принимая у Татьяны тальниковый прут, доверху унизанный рыбой.
Борис тяжело приподнялся, глянул померкшими глазами на трепещущих хариусов, сказал безрадостно:
— Легкая у тебя рука, Таня!
— Какая там рука, — сказала она, — видно, перед непогодой хороший клев. Надо бы зорьку не проспать…
— Я разбужу. Все равно не уснуть. Наверно, позвоночник… Не уйти мне отсюда…
— Уйдешь! Я хуже был, а ушел! — твердо сказал Абельдин.
— Зачем мучить себя и вас? Понимаете же, видите, что не дойти мне… — Борис повернулся лицом к земле, положил голову на руки и умолк. Ужинать он не стал, лежал молча, безучастный ко всему.
Ночь была холодная. Татьяна ворочалась у костра, отогревая то один, то другой бок. Абельдин видел это. Он дождался, когда она уснула, снял с себя телогрейку, осторожно укрыл девушку, а сам подсел ближе к костру и принялся подбрасывать сушняк.
Трудно было ему в этих глухих холодных краях, совсем не похожих на его родные степи. Он не любил и не понимал тайгу. Она давила своей мощью на парня. Утомляла глаза разнообразием, пугала мраком, а когда налетали порывы ветра, лес угнетал его своим непрерывным гулом. Он родился в степях, и в эти минуты одиночества мысленно переносился в родной Казахстан, где в просторах степей бродят отары овец, кочуют табуны коней, где запах полынка в вечерней прохладе приятней всего на этой земле.
Так бы он просидел до утра в думах о далекой родине, но проснулась Татьяна.
— Почему без телогрейки? — спросила она.