— Что турки с нами сделают?
Что с нами сделают? Этот страшный вопрос мучил всех, но никто не произносил его вслух. С балконов домов, занимаемых иностранцами, слышались жидкие рукоплескания и крики: «Яшасын!»[18] Кавалерия прошла, и снова стало тихо. Наша баржа была последней из шестидесяти и оказалась ближе всех к берегу. Мы услышали выкрики глашатая.
— Что он говорит? — зашумели на барже.
— Он говорит, чтобы греки сошли на берег и спокойно отправлялись по домам. Никому ничего плохого не сделают…
— Может быть, победа сделает турок добрее… — с надеждой сказала мать.
— Великие державы приказали, чтобы ни одного христианина не тронули…
— Вот это правильно! Хватит крови! Не возвращаться же к временам янычар!
— Столько наших и союзных кораблей здесь стоит, что же они, для красоты, что ли?
Ко мне подошел Костас, надутый как индюк, и насмешливо спросил:
— Ну, Манолис, что ты теперь думаешь о покупке усадьбы? Кто поступил правильно — я или дядюшка Тодорос, принявший меня за дурака?
Я так обрадовался услышанному от глашатая, что готов был простить брату в тысячу раз большую иронию. Все, кто был на барже, стал как будто одной семьей. Каждый вынимал все, что у него было съестного, — мясо, яйца, консервы — и церемонно угощал соседей. Вдруг в эту общую радость ворвался чей-то крик, к нему присоединилось множество голосов:
— Пожар!
— Пожар!
— Горит Смирна!
Все повскакали с мест. Красные языки пламени прорывались через черный дым и, танцуя, взмывали в небо.
— Это в армянском квартале…
— Да, это там!
— Опять армяне пострадают ни за что!
— Всю Смирну они не сожгут. Какая им от этого польза? Теперь ведь город принадлежит им!..
— А какая польза была нам, когда при отступлении мы поджигали турецкие деревни?
Пожар распространялся все дальше и дальше. Дым застилал небо. Его черные клубы вырывались из пламени и сталкивались друг с другом. Сотни тысяч обезумевших от страха людей черным потоком выливались из улиц и переулков и устремлялись к берегу.
— Резня! Резня началась!
— Спаси нас, богородица!
— Скорее, скорее!
— Спасите!
У берега людской поток заметался: впереди было море, позади — огонь и нож! Страшные вопли доносились из города, паника росла.
— Турки!
— Партизаны!
— Нас режут!
— Пощадите!
Море уже не кажется им помехой. Тысячи людей бросаются в воду и тонут. Воды не видно за человеческими телами. Прибрежные улицы то пустеют, то наполняются новыми толпами. Молодежь, старики, женщины, дети падают, топчут друг друга, теряют сознание, умирают. Кинжалы, штыки и пули партизан вселяют в людей животный страх.
— Режьте гяуров!