Как только спустилась ночь, Стратис оседлал коня и поскакал в деревню. Двое парней отправились следом за ним.
— Это еще что? — строго спросил Стратис, когда они подъехали к нему. — Вернитесь! Я не младенец! Меня уже давно от груди отняли!
Они настаивали:
— Сердце приказывает нам беречь тебя, Стратис! И если ты даже в ад спустишься, мы пойдем за тобой…
— Ну ладно, чудаки, поехали, раз вам на месте не сидится. Прогуляться захотелось?
Они благополучно добрались до деревни и поставили лошадей в конюшню дядюшки Димитриса. От него они узнали, что накануне ночью в деревню пришел турецкий отряд. Стратис оставил парней на холме, чтобы они следили за дорогой, а сам молниеносно исчез.
Он прыгнул через ограду у задней стены дома, чтобы его не увидели соседки, как это было в прошлый раз, когда он приехал к родам жены, и начали снова причитать и расспрашивать: «Скажи, как там мой сыночек?», «А как мой муж?», «Передай белье тому-то», «А этот пирог этому…» Времени у него было в обрез. В воздухе порохом пахло. В трудный час постучалась смерть в двери его дома. Он подошел к окну кухни, в уголке которой мать устроила себе постель. Она была еще жива. Лучина освещала ее бледное лицо. Сердце его дрогнуло. Сколько раз ребенком сидел он в этом углу и торопил мать, когда она жарила котлеты, его любимую еду, повторяя: «Есть хочу, мама! Скоро?»
Он сунул руку в карман и вынул ключ. Много раз в горах он поглаживал этот ключ и мечтал о времени, когда ему доведется вставить его в замок, открыть дверь, обнять жену, лечь с ней в постель и целовать с головы до пят. Бесшумно, как кошка, он прошмыгнул в дом. Подошел к постели матери, поцеловал ее в лоб, нежно погладил ее седые волосы и прошептал:
— Я пришел, мать, я с тобой…
Но она уже не слышала его, не узнавала, дыхание ее было прерывистым, жизнь угасала… Он опустился на колени перед ней, спрятал лицо в ладонях и затих. Так его и нашла жена, подняла, повела в комнату, к колыбели сына. Стратис смотрел, как, сжав кулачки, спит младенец и лицо его засияло от счастья.
— Ах ты паршивец, уже кулаки готовишь!
Жена не знала, как ему угодить; она накрыла стол, принесла раки, закуску.
— Я не могу остаться, Элени, — расстроился Стратис. — Не старайся напрасно, я сейчас же должен уйти.
Она крепко обняла его и заплакала. Сердце ее бешено колотилось, она вся дрожала. Ей было всего двадцать лет, и объятия Стратиса не забывались.
— Я больше не могу так жить, — жалобно говорила она.
— Думаешь, мне легко? — ответил он и отстранил ее от себя, боясь потерять голову от запаха ее тела. — Слишком сложно все получилось, Элени. Мы не властны над своей жизнью. Понимаешь?