Как лев, дрался Стратис. И последнюю пулю оставил для себя… Когда запели первые петухи и люди стали выходить на улицу, из уст в уста полетела весть о гибели Стратиса. Сам турецкий офицер приказал перенести тело Стратиса на площадь, где его усадили на стул и турецкие солдаты, проходя перед ним, должны были отдавать ему честь.
— Надо иметь мужество признавать отвагу и отдавать ей должное, в ком бы ты ее ни встретил. Я хотел бы видеть вас такими, как этот неверный, а не грабителями и убийцами, — сказал офицер.
Долгое время в деревне ни о чем другом не говорили, как о самопожертвовании Стратиса. Но потом ужасы войны заставили забыть и об этом.
* * *
В нашей деревне больше не пели песен. Опустели дома, поля, погасло веселье. Родились страх и тревога. Дезертиры, которым удавалось достать оружие, объединялись в отряды и уходили в горы, хотя там их постоянно преследовали каратели.
Я стал «снабженцем» одного такого отряда. Я научился хитрить с жандармами, шутил и переговаривался с ними, чтобы отвлечь их внимание и пронести порох и продукты в отряд. Часто я по нескольку часов колесил по тропинкам, чтобы убедиться, что за мной не следят, и только тогда направлялся в потайную пещеру. О ее существовании трудно было даже заподозрить, так хорошо она была замаскирована кустарником и каменными глыбами. Чтобы добраться до входа, надо было больше десяти метров проползти на животе. И вдруг ты сразу оказывался в пещере с ровным полом и сталактитовыми сводами, мерцающими в свете лучин. Пещера кончалась глубокой пропастью, вселявшей страх. Единственное, что мы нашли в пещере, когда пришли в нее, были кости маленьких зверушек, которых, вероятно, притаскивали и поедали здесь гиены. Эту пещеру давно обнаружили мы с Шевкетом, но не осмелились залезть в нее поглубже и осмотреть. Когда я узнал, что Шевкета взяли в солдаты и направили в карательный отряд, действовавший в наших горах, мне стало страшно — вдруг он вспомнит о пещере и приведет сюда карателей? Я думал об этом, но не верил, что Шевкет может это сделать, и поэтому никому ничего не говорил.
Спускаясь однажды с гор, я заметил у источника двух жандармов, притаившихся в засаде. Я быстро вернулся, пробрался в пещеру и, еле переводя дух, рассказал о том, что увидел. Несколько человек из отряда, не теряя времени, окружили жандармов и взяли их живыми. Но когда об этом узнали старейшины деревни, они потребовали отпустить их, чтобы не навлечь на деревню беды.
На следующий день вооруженные до зубов каратели двинулись в горы. Наши не приняли боя. Был ранен один только Хараламбос Папастергиу, но и ему удалось скрыться. Он спрятался в зарослях. Я решил ему помочь. Ночью перетащил его под наблюдательную вышку, стоявшую на нашем поле (рана его не была тяжелой, но требовала ухода), и побежал к его дяде Панасису Панаётоглу и попросил о помощи. Старый ростовщик, у которого в землю были зарыты кувшины с золотом, и так от страха носа на улицу не высовывал, а услышав мой рассказ, испугался еще больше и послал меня к черту.