— Данкен Мекензи, физик, обсерватория Маунг-Стромло, Канберра.
— Пьер Бланшар, счетовод, Клавий, Эртсайд.
— Филлис Морли, журналистка, Лондон.
— Карл Юхансон, инженер-атомник, База Циолковского, Фарсайд.
Знакомство состоялось и показало, что на борту “Селены” собралось немало незаурядных людей. Ничего удивительного: на Луну, как правило, попадали люди, чем-то выделяющиеся среди большинства, хотя бы только богатством. Но что толку от всех этих талантов в таком положении, подумал Пат.
Он был не совсем прав, в этом ему очень скоро помог убедиться Ханстен. Коммодор хорошо знал, что со скукой надо бороться так же решительно, как и со страхом. И они могут положиться только на свою собственную изобретательность. В век межпланетных связей и универсальных развлечений “Селена” внезапно оказалась отрезанной от всего человечества. Радио, телевидение, бюллетени телефакса, кино, телефон — все это теперь было им так же недоступно, как людям каменного века. Словно первобытное племя, сгрудившееся у костра, — и никого больше вокруг. Даже во время экспедиции на Плутон, подумал Ханстен, мы не были так одиноки, как здесь. Тогда у нас была отличная библиотека и полный набор всевозможных записей; когда угодно можно было связаться по светофону с любой из больших и малых планет внутреннего круга. А на “Селене” даже колоды карт нет.
Кстати, это мысль!
— Мисс Морли! Вы ведь журналистка, у вас, конечно, есть блокнот?
— Да, коммодор, есть.
— Наберется пятьдесят два чистых листка?
— Наверное.
— Придется просить вас пожертвовать ими. Пожалуйста, вырвите их и разметьте колоду карт. Особенно не старайтесь, лишь бы можно было различить достоинство и знаки не проступали бы.
— Интересно, как вы собираетесь тасовать такие карты? — спросил кто-то.
— Пусть комиссия по развлечениям подумает над этим! У кого есть таланты, которые могут пригодиться для нашей самодеятельности?
— Я когда-то выступала на сцене, — неуверенно произнесла Майра Шастер.
Ее супруг явно не обрадовался этому признанию, зато коммодор был доволен.
— Отлично! Значит, можно разыграть маленькую пьеску, хоть у нас и тесновато.
Но тут смутилась уже миссис Шастер.
— Это было давно, — сказала она, — и мне… мне почти не приходилось говорить на сцене.
Несколько человек прыснули, и даже коммодор с трудом сохранил серьезный вид. Трудно было представить себе юной хористкой женщину, возраст которой перевалил за пятьдесят, а вес — за сто.
— Ничего, — сказал Ханстен, — главное — желание. Кто хочет помочь миссис Шастер?
— Я когда-то участвовал в любительских постановках, — сообщал профессор Джаяварден. — Правда, мы ставили преимущественно Брехта и Ибсена.