— Алиса?! — простонала я.
— Александра? — одновременно со мной поинтересовалась она.
— Что вы здесь делаете? — этот вопрос был задан нами обеими хором.
Я молча ткнула пальцем в гипс, и этого объяснения оказалось достаточно. Алиса же, страдальчески закатывая глаза, начала тараторить:
— Ужас! Просто ужас! Вы представляете, Иван Иванович тяжело отравился (от себя добавлю, что токсикологическое отделение находилось двумя этажами выше), в тяжелейшем, ну в очень тяжелом состоянии. Просто напасть какая-то! Сначала Роман Владимирович, теперь Иван Иванович. Кошмар! У нас в офисе все в панике, мы не знаем, что и подумать. Все потому, что високосный год, все время что-то страшное случается. Ну, правда, все, кто мог умереть, умерли, остальные — болеют. У вас вот рука, у мамы у моей — почки…
— Что, так серьезно? — прохрипела я, придя, наконец, в себя.
— Да. Последняя колика была очень-очень сильная.
— Да нет, у Ивана вашего Ивановича.
— А, да, очень серьезно. Врачи говорят, что не ручаются за его жизнь, вы представляете? Какой-то очень сильный яд.
— Яд? — у меня потемнело в глазах. Боже мой, что же я наделала!
— Яд. То есть отрава. Ну, химическое что-то. Выпил вечером, и привет. Хорошо еще, что к нему дочка приехала, а то бы точно… ой, не будем вслух произносить, ну, я имею в виду, что умер бы.
Алиса готова была еще долго развлекать меня разговорами, но мое смятенное состояние помешало нам продолжить беседу. Милая Алиса пожелала мне крепкого здоровья, ничем не травиться, и рука пусть, в самом деле, срастется. Я заверила ее, что, разумеется, срастется, куда ж она денется, на что Алиса любезно возразила:
— Что вы, что вы, знаете, — сколько случаев, когда потом хромота остается. — Наверное, Алиса предполагала, что передвигаться с помощью ног мне приходится не всегда, хотя я ни разу в ее присутствии на руках не ходила. Впрочем, я ни в чьем присутствии этого не делала. Да что там! Я и в одиночестве не ставила таких экспериментов. Собственно, на этой оптимистической ноте мы и расстались. Я поплелась к себе, она вихрем унеслась вверх к любимому шефу.
— Может, еще живой, — крикнула она мне с верхней площадки лестницы.
Сам факт того, что Кусяшкин отравился, точнее, пытался отравиться, не вывел бы меня из равновесия. Но сознание, что это я довела человека до такого состояния, ввергло меня в полнейшее уныние. Поразмышляв о том, не отравиться ли и мне тоже, я отмела эту мысль как несвоевременную и решила сдаться Васе. Пусть лучше он меня удавит, а то самоубийство ведь — самый тяжкий грех. Отдам себя на растерзание опера Василия и тем самым спасу свою бессмертную душу. Прямо сейчас и позвоню.