– Ага. – Годунов потер сломанный нос. – Ты, брат, это все сказал бы дураку, которого мы встретили. Догнал бы его, поймал за рукав и поговорил про страдания. Только ему сначала надо грязь из ушей вытащить.
Они еще раз огляделись и зашагали в направлении ближайшего метро.
– Такую опасную дрянь, – задумчиво произнес Савелий, – надо запретить под страхом смерти.
Годунов кивнул:
– Уже запретили. Десять лет тюрьмы за хранение одного грамма субстанции. Но они все равно жрут. Видел на стебле отметины? Ночью выходят, топором кожу разрубят – и набирают. Государство с этим мирится. Иначе придется забить до отказа все тюрьмы и еще новые построить. Пойми – травоеды безвредны. Они не совершают преступлений. В этом их коренное отличие от наркоманов. Наркоман может убить за дозу. А травоядному достаточно дождаться темноты. Травоядный не проявляет недовольства, его даже не надо кормить. Он сидит дома, смотрит телевизор и спит. Или трахается. Говорят, мякоть – это афродизиак.
– Тогда надо опутать каждый стебель колючей проволокой и поставить солдат с пулеметами!
– В первые годы так и делали. Потом перестали. Угадай почему?
Савелий подумал и предположил:
– Солдаты сами жрали мякоть.
– Ха! – воскликнул Годунов. – Ты небезнадежен. Слушай, давай приедем сюда ночью. И вырежем себе немного.
– Еще чего.
– Боишься.
– Нет. Просто это мне не нужно.
– Боишься, – усмехнулся Годунов. – Ладно. Это была шутка. Но я все равно попробую.
– Зачем?
– Что значит «зачем»? Мне интересно. Я должен знать, что это такое.
Савелий иронично осведомился, не желает ли его друг попробовать на вкус человеческие экскременты, и они, кое-как отыскав вход в метро, поехали по домам, споря и переругиваясь так, как могут спорить и переругиваться только полные единомышленники.
Они дружили с шести лет. В их тандеме Годунов верховодил, генерировал идеи. Савелий был ведомым: критиковал, отбраковывал неудачные предложения, пожимал плечами. Гарри лез вперед – Савелий страховал. Гарри был революционер – Савелий дипломат, оппортунист и соглашатель. Гарри был упрям – Савелий осторожен. Даже в самые сопливые годы, во времена игр в сибирских партизан, Гарри Годунов сражался только за китайцев; если его брали в плен, он неизменно кончал с собой, проглатывая зашитую в угол воротника ампулу с ядом, а когда приятели кричали, что так не бывает, он спорил до хрипоты и приносил из дома ветхие, столетней давности, бумажные книги, где действительно черным по белому было написано насчет ампулы в уголке воротника.
Взрослея, Гарри постепенно менялся, и не в лучшую сторону. К моменту окончания школы их крепчайшая детская дружба уже выглядела необязательным приятельством. Они не поссорились, просто взаимно охладели. Годунов отдалился от всех, стал нервным, нетерпимым, отвратительно насмешливым. Мог устроить скандал в самой теплой и интимной компании. Полюбил выпить и заимел обыкновение приставать к чужим девчонкам. Иногда говорил Савелию, что пишет роман, который сведет с ума весь мир. На что Савелий резонно замечал, что роман молодого писателя Гарри Годунова прежде всего сведет с ума самого Гарри Годунова. В ответ обычно неслись ругань и саркастические афоризмы.