Все знали это, закрывали глаза, помогали при случае любовникам.
В том числе и Бассо, который в один прекрасный день сам влюбился и сменил предшественника.
Ситуация становилась весьма пикантной — достаточно было взглянуть на жалкий вид Джеймса и на самоуверенную Мадо.
К ней и обратился Мегрэ:
— Сколько времени прошло с тех пор, как вы перестали быть любовницей Джеймса?
— Погодите… Пять… Нет, почти шесть лет.
— Как это прекратилось? Он или вы…
Ответить хотел Джеймс, но она перебила его:
— Оба. Мы поняли, что не созданы друг для друга. Несмотря на свою внешность, Джеймс самый настоящий закоренелый мещанин, пожалуй, еше больший мещанин, чем мой муж.
— Вы остались добрыми друзьями?
— Почему бы нет? Если не любишь больше, не значит, что…
— Один вопрос, Джеймс! Вам не приходилось в то время одалживать деньги Файтену?
— Мне? — Ответила Мадо:
— Что вы имеете в виду? Одалживать деньги моему мужу? Зачем?
— Да нет, ничего. Просто мне в голову пришла одна мысль. А ведь Бассо одалживал…
— Это совсем другое дело! Бассо богат! У мужа бывали временные затруднения. Он поговаривал о том, чтобы уехать со мной в Америку. Тогда, чтобы избежать осложнений, Бассо…
— Понимаю! Понимаю! Но ваш муж мог, например, говорить об отъезде в Америку еще шесть лет тому назад, когда…
— На что вы намекаете?
Она уже готова была возмутиться. При одной мысли о сцене оскорбленного достоинства Мегрэ предпочел замять разговор.
— Извините меня. Просто я думал вслух. Поверьте, я ровно ни на что не намекаю. Джеймс и вы вправе делать что угодно. Как раз то же самое говорил мне приятель вашего мужа, Ульрих.
Полуприкрыв глаза, он наблюдал за обоими. Госпожа Файтен удивленно посмотрела на Мегрэ:
— Приятель моего мужа?
— Или знакомый по деловым связям.
— Скорее так, потому что я никогда не слыхала этого имени. Что он вам говорил?
— Ничего особенного. Мы разговаривали о мужчинах и женщинах вообще.
Джеймс немного удивленно смотрел на комиссара, как человек, который начинает что-то подозревать и старается понять, к чему клонит собеседник.
— Все-таки он знает, где Марсель, и не хочет мне говорить! — опять начала госпожа Файтен, вставая. — Что же, я и сама узнаю! К тому же я уверена, что он напишет мне и попросит приехать. Он жить без меня не может.
Джеймс отважился подмигнуть Мегрэ — иронически, а больше угрюмо, что означало: «Можете себе представить, станет он ей писать, чтобы она опять села ему на шею! Такая женщина, как она!».
Мадо повернулась к нему.
— Это твое последнее слово, Джеймс? Так вот твоя признательность за все, что я для тебя сделала?