– Ах ты, моя бедняжка! Беги наверх и ложись в постель, а завтра я приеду за тобой перед обедом и ты, может быть, будешь бодрее! – Сказал он с нежностью и участием. – А после рождества, когда у тебя будет время поразмыслить об этом…
– Билли, голубчик, тут не о чем думать, я знаю свои чувства…
– Но ты любишь своего мальчика, да?
– Да, люблю. Но недостаточно, чтобы… чтобы сделать его несчастным и выйти за него замуж и заставить его потом пожалеть…
Все это ее губы шептали, касаясь твердой, холодной выбритой щеки, в то время, как он держал ее в объятиях. В такой ситуации эти слова, конечно, не произвели никакого впечатления. Жуанита видела это, но она была слишком уставшей, чтобы настаивать на своем. Он был такой славный, спокойный, так тепло было в его объятиях. А она была утомлена, раздражена, в тоске. Она могла только прижиматься к нему, пока он не отпустил ее…
Она лежала на жесткой, холодной постели и размышляла. Если жизнь так немилостива к девушке, то можно ли осуждать ее за то, что она хватается за случайную радость?
А что, если Билли – просто сентиментальный юноша, только что со школьной скамьи, для которого брак – только неограниченная возможность целовать девушку, которую он любит, одному обладать ею?
Она даст ему счастье. Она сумеет играть роль не хуже, чем делала это его мать. Билли никогда не догадается, что он – не слепо обожаемый супруг.
Да и, в конце концов, она, действительно, любит его. Настолько, насколько возможно любить такого неразвитого мальчика, чья душа и ум едва еще проснулись. Все ведь любили Билли, всем он нравился.
Жуанита нетерпеливо отмахивалась от всех этих мыслей, беспокойно ворочалась и ворочалась, пока часы не пробили семь часов и она вскочила все еще расстроенная и пристыженная.
И вот однажды вечером они обедали вместе, Жуанита вся сияла, а ее настроение отражалось на настроении Билли. Они провели один из самых счастливых своих вечеров.
На Жуаните была новая шляпа из синего бархата, а вот платье было поношено, перчатки и туфли ужасны, пальто потерто.
Но пальто и перчатки были сняты, а в большом кресле платье и туфли – почти не видны. А новая шляпа (она купила ее за три доллара в одном магазине, тогда как нигде такой меньше, чем за четыре с половиной, нельзя было достать, как она серьезно объяснила Билли) – была одинакового оттенка с ее глубокими серыми глазами.
Был восьмой час вечера, и зал был полон. Они сидели на любимом месте у большого окна. И Руди, первый скрипач, подошел к ним.
– Сегодня я сыграю кое-что для вас, мисс Эспиноза, – сказал он.