Ирэн охотно отказалась бы от присутствия Эбенштейна: ей не нравилась его слишком шумная галантность и фамильярность с Жаном. Но все-таки он был его импресарио, и приходилось мириться с его присутствием.
Она вышла из вагона. Эбенштейн, в великолепном цилиндре, слегка съехавшем набок, низко кланялся ей.
– Добро пожаловать, добро пожаловать в Гамбург, графиня. Я уже заказал для вас комнаты в «Атлантике».
– Я всегда останавливалась в «Четырех временах года». Я думаю, мы и на этот раз отправимся туда. Благодарю вас, г-н Эбенштейн.
– Но ведь «Атлантик» гораздо более шикарен и моден.
– Мы все-таки лучше остановимся в «Четырех временах года». Я так хорошо знаю эту гостиницу.
Она зонтиком сделала знак носильщику. Эбенштейн в замешательстве стал описывать Жану прелести «Атлантика», но, когда Ирэн подошла к автомобильной остановке и велела шоферу ехать в «Четыре времени года», он замолчал.
Жан последовал за ней.
– Скажи, ради Бога, почему ты не захотела ехать в «Атлантик»? – спросил он, махнув рукой Эбенштейну. – Он говорит, что там очень шикарно, и все там останавливаются.
– Американцы, да, – проговорила Ирэн. – Но «Четыре времени года» более солидная и вообще прекрасная гостиница. Я всегда в ней останавливалась.
– Я бы желал, чтобы ты была более любезна с Эбенштейном. Я уверен, что он заметил твою холодность. В конце концов, я всем обязан этому человеку; он вывел меня в люди. Не следует это забывать.
– Какие глупости ты говоришь, Жан! Каждый импресарио с удовольствием взял бы на себя эту роль. Эбенштейн вполне приличен, когда он на своем месте.
– Хорошо, но ты по крайней мере…
– Поверь мне, Жан, что я знаю, как себя вести с людьми. Со стороны Эбенштейна было бестактно заказывать для нас комнаты.
По дороге в гостиницу Жан мрачно молчал. На лестнице их встретил управляющий.
– Графиня, – начал он любезно.
– Я больше не графиня фон Клеве, – объяснила Ирэн. – Я приехала с моим мужем, Жаном Виктуаром. Можете вы нас приютить?
– Да, да, конечно. – Маленький человек указал им на входную дверь. – Комнаты номер 20. Вы всегда в них останавливались.
В вестибюле была вывешена огромная афиша, возвещающая о концерте Жана. Когда Ирэн увидела свою фамилию на стене, ею вдруг овладело неприятное чувство. Ей это казалось унизительным. Она вздохнула, когда лифт остановился на втором этаже. Комнаты были прекрасные, с великолепной ванной.
– Ну, разве здесь не хорошо? – спросила она Жана, смотря на него.
– Должно быть, очень дорого.
– Ах ты, ворчун! Не умеешь ничем быть довольным.
Она поцеловала его.
– Эбенштейн сказал, что заедет после завтрака поговорить о делах.