– Жан! – вскрикнула она. – Драться на дуэли из-за какого-то пустяка, из-за какого-то дурацкого обеда!.. Я… я… – Глаза их встретились.
– Почему ты не упрекаешь меня?
Он встал, не спуская с нее глаз; она видела, что губы его дрожат.
– Скоро будет мой второй концерт. Если я буду ранен, моя карьера кончена.
Наступило молчание, он продолжал взволнованно:
– Я солгал тебе, ты думаешь все время об этом?
Он подошел ближе и облокотился на стол. Она стояла к нему вполоборота. Протянув руку, он привлек ее к себе.
– Клянусь Богом, я люблю тебя! – проговорил он сдавленным голосом. – Какой я негодяй!
Ирэн повернулась к нему, она закрыла глаза. Ей хотелось спросить, как мог он ей солгать. Минуту назад ей казалось, что его ласки будут невыносимы, что ее возмущение сильнее всех других чувств, а сейчас ей стало ясно, что ей больше всего хочется простить его. Она протянула к нему руки. Когда он выпустил ее из объятий, его лицо было мокро от слез. Сидя рядом с ней, он долго рассказывал про Эльгу. Ирэн слушала. Она понимала больше, чем он мог сказать ей. Она узнала теперь его мелкое тщеславие, так часто свойственное большому дарованию. С болью в сердце она убедилась в том, что настойчивость не всегда означает силу.
Уже светало, когда кончился их разговор. Они обсудили дуэль. Не могло быть и речи о том, чтобы уклониться от нее. Ни одному из них это даже не приходило в голову. В эту ночь им казалось, что эта история ничтожная мелочь. Они стали у окна.
– Жан, ты мне все сказал? Ничего не утаил от меня?
Он прижался к ней лицом.
– Я сказал тебе все.
На следующий день несколько раз телефонировала Эльга.
– Не хочу с ней разговаривать, – сердито сказал Жан.
«Заварила кашу», – думал он про нее с озлоблением.
После разговора этой ночью, несмотря на примирение, между ним и Ирэн появилась некоторая натянутость. Ирэн напрасно старалась быть такой, как всегда; перед ее глазами мелькал призрак надвигающейся дуэли, их ночной разговор не выходил у нее из головы.
Эбенштейн зашел рано. Он застал Жана одного.
– Хорошенькая история, нечего сказать, – сказал он; на его губах появилась презрительная гримаса. – Так вести себя, как вы!
– Замолчите, – пробормотал Жан.
– Если об этой истории узнает семья графини, получится веселенькая история.
Лицо Эбенштейна было мрачно. Тем не менее он попробовал развеселить Жана. Так прошло время до обеда. Газеты были полны восторженных отзывов о нем. Возвращаясь в отель, он готов был побить себя со злости. Ирэн любила его, а он проделал такую штуку! Он чувствовал ко всему отвращение.