Раз или два во время своей поездки она думала о Жане и о поведении Ванды в тот день. Совершенно непонятно, как могла она не почувствовать того же, что Ванда. Со скучающим видом она разрезала книгу. Какой оригинальный сюжет!
В таком душевном состоянии она получила письмо Жана. Она прочла его и улыбнулась. Принять все это к сердцу так, как он делал в своем письме? Право, это было большим искушением. Она ответила на следующее утро, – вернее, продиктовала письмо своей секретарше; она просто сообщила, что сейчас находится в отъезде и слишком занята, чтобы принимать посетителей.
– Подписаться за вас? – спросила секретарша. Ирэн, наклонившаяся в этот момент над горшком с гиацинтами, подняла голову.
– Да! Впрочем, нет. Отложите в сторону, я потом подпишу, – сказала она.
Такого рода вежливость, после всего, ни к чему не обязывала.
Ванда прислала ей два билета на концерт Жана, который должен был состояться через неделю, с коротенькой запиской, в которой просила Ирэн прийти к ней обедать перед концертом, прибавив с целым рядом восклицательных знаков следующую фразу: «Чтобы хорошенько подкрепиться перед предстоящим испытанием при встрече с вашим талантливым обожателем».
До самого концерта Эбенштейн не давал Жану покоя. Он со всеми его знакомил, устраивал обеды и завтраки с его участием и вообще всячески выводил его в свет. Газеты заговорили о нем, репортеры стали помещать заметки.
Жан много смеялся, болтал и пил. К концу недели он заметно похудел. Он очень мало ел и жил все время за счет своих нервов. «Ирэн! Ирэн! Ирэн!» Это была его единственная отчетливая мысль. Даже его концерт утратил для него всякий интерес. Ее письмо на машинке, написанное секретаршей, взбесило его до последней крайности, но все же он не расставался с ним.
– Я молю Бога только об одном, чтобы вы не заболели, – сказал ему Эбенштейн в день концерта. – Вы выглядите дьявольски скверно.
Он заставил Жана пойти вместе с ним в аптеку и выпить какое-то лекарство, а затем затащил его в свою великолепную квартиру, где Жан оставался до отъезда на концерт. Проезжая по залитым светом улицам в Берзендорферзаль, где должен был происходить концерт, Жан вдруг схватил антрепренера за руки.
– Слушайте, Эбенштейн! – сказал он торопливо. – Окажите мне услугу. Узнайте и скажите мне, где сидит мадам де Кланс и ее компания. Графиня фон Клеве, я думаю, будет с нею.
Он пристально посмотрел на Эбенштейна, не выскажет ли тот удивления, – но антрепренер, весь занятый приведением в порядок своего галстука, только ответил тоном раздраженного ребенка: «Хорошо».