Эбенштейн очень настойчиво говорил о сохранении титула. Жан считал, что следует предоставить этот вопрос течению событий. Он поцеловал руку Ирэн.
– Вы любите меня? – он ласково повторил без всякого труда этот старый, как мир, вопрос, в котором кроются надежда, страх, радость и исступление.
Ирэн притянула к себе его голову.
– Жан, любовь моя!
Благодаря страсти Эбенштейна к рекламе, в газетах ежедневно появлялись заметки о Жане.
– Эта свадьба произведет большое впечатление, – говорил Эбенштейн Скарлоссу. – Кто мог бы подумать, что Виктуар способен на что-нибудь подобное?
– У него хватило ума сделать блестящую партию. Некоторые будут, вероятно, считать, что это его главное достижение в жизни!
– О, Виктуар влюблен в графиню! Я уверен, он ее обожает.
– Он очень тщеславный карьерист. Эбенштейн сделал гримасу.
– А его успехи! Взгляните на них!
Он вытащил из кармана целую охапку писем.
– Вот! Предложения, контракты, и все по высокой цене. Ну, что вы думаете по этому поводу?
– Это сохранит отчасти приданое графини. Эбенштейн громко расхохотался. Он был чувствителен к такого рода соображениям.
Он не переставал петь панегирики Жану. Правда, он не спешил поздравить Жана с сердечной победой над знатной дамой из общества, но сам Жан не упускал случая показать ему, что его вес и общественная ценность в его собственных глазах изменилась. Он ликовал: Аннет, дни его бедности, жизнь в родном доме, нищенское существование в Париже, – все потонуло в океане его счастья и успеха. Он накупил костюмов, нанял комнаты в «Бристоле» и охотно допускал к себе всех, кто искал с ним дружбы. Он был влюблен в Ирэн, и она была единственная женщина, которую он любил доныне в своей жизни искренне и глубоко. К этой любви у него постоянно примешивалось удовлетворенное чувство обладания – обладания ее красотой, ее ясной невозмутимостью, положением в свете. Он уже видел себя хозяином в замке Карла-Фридриха, и ему доставляло наивное удовольствие хозяйничать и командовать слугами Ирэн. В этих чувствах не было ничего предосудительного. Это было вполне естественно с его стороны и имело свой смысл. Он был похож на ребенка, который показывает всем встречным свою новую чудесную игрушку. Недовольство родных Ирэн трогало его очень мало. Он не встречался ни с кем из них и считал оптимистически, что все они вернутся. Если они смотрят на него свысока – черт с ними! Долго это не протянется. Его успех произведет на них свое действие. Он жаждал успеха и не сомневался ни на минуту, что успех придет. Но все же была одна вещь, за которую он готов был поколотить каждого из этих чванных аристократов. Он получал громадное удовлетворение от этой мысли. Только на небесах (да и то сомнительно) не существует самодовольства.