Обещания пришлись ей по нраву. Со слезами и прощальными поцелуями отпустила она меня с Медведем. Отпустила с тяжелым сердцем. Когда я при входе в пещеру оглянулся, она все еще стояла у дверей нашего домика, я узнал ее по красному платку на голове. Любимый голубь Мады провожал меня до самой пещеры, а там что-то ворковал на ухо и никак не хотел улетать — пришлось прогнать его.
Старые приятели приветствовали меня радостными криками и отпраздновали мое воскрешение хорошей выпивкой. И я, вновь отведавши вина, забыл Остров-сад, как сон. Известное дело: любитель выпить, осужденный на долгий пост, куда хлеще набрасывается на вино, нежели постоянный винопиец. Гайдамаки пили исключительно токайское — повезло им, надо полагать, наткнулись в погребах магнатов на бочки старого выдержанного напитка.
Следующим утром покинули мы пещеру Пресьяка и выступили к Могилеву. Предстояло двенадцать дней пути. В тех краях о гайдамаках, должно быть, и слыхом не слыхивали, разве что в бабкиных сказках. Кто мог подумать, что из далекой страны вдруг нагрянет такая сильная разбойничья банда. Мы шли по ночам, выбирая заброшенные тропы, куда обычный путник сроду не заглянет. Днем скрывались в лесной чащобе, в безлюдных низинах и ждали вестей от наших переодетых лазутчиков, что уходили вперед на несколько верст. За провизией в деревни мы не заходили, все время питались сушеным мясом да собранными грибами.
Наконец нам удалось выведать, когда прибудет в Могилев турецкий караван. Мы затаились по обеим сторонам болотистых зарослей и два дня выжидали, не подавая признаков жизни.
Между тем последние припасы кончились, и остались на нашу долю птичьи яйца да лягушачьи лапки.
Мимо нас проходили торговцы, явно торопясь на могилевскую ярмарку. Тяжело нагруженные мулы, повозки с пряностями, кренделями и копчеными колбасами, белым сыром в ящиках и бочонках, дорогим вином и медвяным пивом в бурдюках и бочках… Мы все глаза проглядели, ан — близок локоть, да не укусишь. Атаман строго-настрого запретил: мы, мол, не за жратвой пришли. И вот когда терпение наше истощилось, послышался наконец бой барабанов и трубный распев — приближалась наша вожделенная добыча: мулы, верблюды, лошади, крытые повозки о двух колесах, влекомые быками, людей тысячи полторы. Половину из них составляли солдаты в кольчугах и шлемах, вооруженные кто алебардами, кто мушкетами — весьма пестрая компания, собранная с бору по сосенке. Нас супротив них было куда как много — три сотни человек.
Когда мы по данному сигналу разом высыпали из кустарника, весь караван пришел в смятение, солдаты палили куда попало, а мы — в какое скопище ни выстрели — непременно цель настигали. В сумятице люди побросали мулов и повозки и бежали кто куда. Гайдамаки вовсю зверствовали среди ошалевших от страха купцов; мне стало не по себе от зрелища кровавой резни, и я, сомлев, присел на болотную кочку. В голове у меня гудело.