Юрий Владимирович сам пришел ко мне в гостиничный номер. Цепко оглядел его, кивнул на диктофон:
— Убери. Мало ли что я ляпну в разговоре! И вообще — никогда не ходи к людям с магнитофоном.
Затем деловито проверил мои документы и неожиданно спросил:
— А разрешение из Министерства обороны есть, чтобы я рассказывал об этих событиях?
— Откуда?!
— А до какой степени откровенности мне вести разговор, знаешь?
— Да мне бы лучше обо всем…
— Хорошо, а карта Афганистана есть?
— Карта? Зачем?
— А как же я буду показывать, где и как мы шли? Да и названия выветриваются из памяти, а здесь ошибаться нельзя. Ну а вопросы-то хоть имеются?
— О, вопросов целых 56 штук!
Мелко исписанный, листок бумаги генерал забрал с собой на сутки для изучения. Мне этого времени хватило, чтобы слетать в Термез, на место переправы 40-й армии через Амударью и привезти на память командарму букет сухого камыша.
И разговор состоялся…
От встречи категорически ушел в сторону Борис Николаевич Пономарев — заведующий международным отделом ЦК КПСС. Долго изучал меня Григорий Васильевич Романов, член Политбюро ЦК КПСС. Вообще Романов — одна из центральных и драматических фигур в окружении Брежнева. Он и Горбачев, как самые молодые члены Политбюро, были и самыми перспективными на выдвижение в партийной иерархии. Сам Брежнев, похоже, сделал выбор в пользу Романова: ему стали поручаться ответственные визиты за рубеж, в своих речах Генеральный секретарь словно мимоходом стал называть имя Григория Васильевича в первых рядах. И тут же в Ленинград зачастили всякого рода бизнесмены, дипломаты, туристы из США — Романов прощупывался как преемник Брежнева. Видимо, вывод для них был неутешителен: Романов был до мозга костей государственник, оборонщик и в рот Западу не смотрел. Поэтому в перспективе западный мир мог удовлетворить только Горбачев — со всеми улыбающийся, желающий всем понравиться и прямо-таки светящийся от своего положения.
И вскоре через одно из посольств — то ли Малайзии, то ли какого другого государства — пришла в Москву весть: свадьбу своей дочери Григорий Романов устроил в Эрмитаже, где гостей потчевали из царской посуды. Слух пошел гулять по стране, в Ленинград срочно отправилась на проверку комиссия. Брежнев, сам, кстати, совершенно равнодушно относившийся к роскоши, впервые глянул на своего любимца с подозрением. Этого оказалось достаточно, чтобы перехватилась инициатива.
Прежде чем завершить рассказ о Романове, приведу еще один документ, касающийся Афганистана и Горбачева в бытность его Генеральным секретарем. Он здесь как нельзя кстати, ибо Михаила Сергеевича отличали не только самовлюбленность и желание всем понравиться. Бывший Генсек постоянно являл миру свою неосведомленность во всем, что касалось трагических событий в стране во время его правления. То он ничего не знал про Тбилиси, то про Вильнюс, а уж про трагические дни в Баку и вообще слыхом не слыхивал.