Ксения видела его перекошенное болью лицо и уже не слышала, что он говорил. Обо всем она забыла сейчас – о боге, о грехе, о дьяволе, – обо всем на свете. Она видела только его лицо и знала: сейчас он уйдет. Уйдет навсегда. Алексей встал. И тогда, дрожа от озноба и стыда, Ксения сказала:
– Ну что ж, уходи, уходи, кляни меня…
Запрокинув голову, она смотрела на него Потускневшими от слез глазами. Он нагнулся, поцеловал ее в губы. Ксения уткнулась головой ему в колени и заплакала. Он не утешал ее, молча гладил по волосам. Наконец сказал:
– Навек я тебя полюбил, Ксеня. Знай это… Такая уж у меня профессия шоферская: коли загрузил машину, обязан груз везти до самого конца… И довезу…
– Что ж это будет от нашей любви? – прошептала Ксения. – Нельзя мне тебя любить, безбожника. Страшный грех ведь это…
– Ничего, грех где-нибудь по дороге сбросим…
Но только позже, дома, Ксения до конца осознала, что произошло. Со страхом она поняла, что грешна, что отступила от заповеди господней, ибо сказано: «Не любите ни мира, ни того, что в мире». Совесть ее перед отцом и матерью была нечиста, а лгать Ксения не умела. Впервые в жизни она прятала от них глаза. И хотя ни отец, ни мать не могли ничего знать, в каждом их слове, в каждом взгляде ей чудился упрек. Даже вещи в избе – кровать, стол, комод, стулья, – даже они словно обличали ее, больно, зло цеплялись за платье. Ксения ходила между ними осторожно, будто по краю пропасти.
Она забралась в дальний конец сада, в густые заросли малинника, и здесь, стоя на коленях на жесткой земле, долго молилась. Она не прощения просила, нет, она объясняла богу свой поступок, торжественно обещала обратить Алексея в свою веру. В этом она видела оправдание своему греху и не раскаивалась в том, что произошло. Теперь Ксения с нетерпением ждала новой встречи с Алексеем. Но прошел день – он не появлялся. Прошел другой – его не было.
Ксения не умела плохо думать о людях, а плохо думать об Алексее просто не могла. Только на мгновение пришла ей мысль: не посмеялся ли он над нею, – но Ксения сейчас же отогнала эту мысль. По вечерам она садилась во дворе на кучу хвороста, смотрела на дорогу. Опускались сумерки, огни зажигались в домах, девушки у клуба заводили частушки, а Ксения все сидела, все смотрела на дорогу.
Она не упрекала Алексея, она размышляла, что могло с ним произойти. Иногда ей казалось, что он не приходит потому, что случилось с ним какое-то несчастье, но сразу же успокаивала себя тем, что о несчастье в Репищах давно бы уже знали.
Наступала ночь. Ксения забиралась на сено и долго еще не могла заснуть, прислушиваясь к каждому шороху на улице. Дармоед устраивался возле нее, уткнувшись холодным влажным носом в ее колени. Для порядка она гнала его, но он лизал ей руки и не уходил. С ним было тепло и не страшно. Он храпел во сне, как усталый человек.