– Надеюсь, ничего неприятного?
– Пустяки: небольшой скандал в амбулатории. Разодрались две женщины.
Господин Баррье отпустил наконец руку своего будущего тестя и подошел к своей невесте. Стоя перед девушкой, он сперва окончил фразу:
– …Разодрались две женщины, и надо было препроводить их в участок.
Потом – в виде приветствия:
– Сегодня было ужасно жарко, не правда ли? Сейчас же вслед за этим отправились в столовую.
– А приятель Бернар? – спросил господин Габриэль Баррье.
Приятель Бернар соскучился ждать в гостиной и сел за стол.
– Я видел список наград в школе, – объявил господин Дакс. – Он получит пять первых наград и две вторых.
– Молодец! – восхитился господин Баррье.
Он расцеловал в обе щеки молодца, который так ловко разыгрывал скромника, что можно было ошибиться.
И все уселись за стол.
Господин Габриэль Баррье, практикующий врач, – прием на улице Президента Карно, от двух до четырех ежедневно, – тридцати лет от роду, рост шесть футов два дюйма, и белокурая борода, спускавшаяся почти до пояса. При его олимпийской красоте, при его фигуре ярмарочного атлета, ему скорее подходили бы роли героев авантюрных повестей, нежели роли героев романов – Портос, а не Тиренс. В каждой из этих ролей можно понравиться девушкам. Но господин Баррье не хотел ни той, ни другой роли. Как врач, он плевал на все то рыцарское и героическое, что может представиться во врачебной практике, и беззастенчиво заявлял, что исцеление больного только средство, а цель всего – гонорар. Как жених, он считал самым выгодным больше ухаживать за отцом и матерью, чем за невестой. С другой стороны, барышня Дакс не была настолько дерзка, чтоб жаловаться на это, – будучи довольна уже тем, что доктор Габриэль Баррье захотел жениться на ней.
– Так, значит, – сказал господин Дакс, разворачивая салфетку, – две женщины подрались в амбулатории?
Господин Баррье широким жестом изобразил, что он умывает руки, подобно блаженной памяти Понтию Пилату.
– Ну да! Чего же вы хотите, они были пьяны. Алкоголизм, вечно алкоголизм!..
Господин Дакс скривил длинное, острое лицо и сказал:
– Правящим классам необходимо вооружиться строгостью, чтоб очистить простонародье от его пороков.
Госпожа Дакс незамедлительно вспылила:
– Оставьте нас в покое с вашим очищением! Если бы вы не отняли у народа его веры, он не был бы так испорчен, а теперь вы уже ничего не поделаете!
Она ненавидела фразы мужа, и в особенности ненавидела его гугенотское, исключительно внутреннее, благочестие. Из чувства протеста и вызова она с шумом отправлялась два раза в неделю к обедне, хотя, по правде сказать, была не слишком верующей. Господин Дакс сухо упрекнул ее в этом.