Рассказал мой командир и о дочери Неклюдова, библиотекарше нашего полка и яркой звезде концертов полковой самодеятельности, которые устраивались в честь проводов маршевых рот, отправляемых в действующую армию. Я до сих пор помню ее сильный, проникновенный грудной голос, ее "над полями, да над чистыми". Профессиональной певицей она так и не стала, хотя, по моему мнению, у нее были для этого все данные.
Вот такой экскурс в прошлое случился у нас в ярославском госпитале. А тогда, в 43-м, после отъезда Риты с госпиталем из Уфы, у нас наладилась интенсивная переписка, настоящий "почтовый роман". Из ее писем я узнал, что они обосновались в Туле, даже помню, что госпиталь размещался в школе на улице Красноперекопской. (Много лет спустя, когда после войны мне доводилось служить близ Тулы, мы побывали здесь.)
Уже потом, когда и я оказался на фронте, Рита мне сообщила, что теперь их госпиталь вошел в состав белорусского фронта. Так еще раз милостивая судьба свела нас тогда на одном фронте войны, что и позволило нам там встретиться и уже больше не расставаться.
В эту пору у меня, как и у многих влюбленных молодых людей, «прорезалась» поэтическая страсть, и я писал своей возлюбленной стихи и даже целые письма в стихах. Кое-какие те фронтовые записи у меня сохранились. Вот некоторые из них, конечно далеко не совершенные:
Хлипкая землянка. Злится ветер.
Вспомнилась родная сторона.
Ночи лунные и теплый летний вечер,
Вальс на танцплощадке и… война.
Много пережил за дни разлуки,
Но не усомнился я в твоей любви…
Мне приснилось, что ты свои руки
Все запачкала в моей крови.
И что ты меня перевязала
В полутемной комнатке пустой
Бомбами разбитого вокзала.
То был сон… Но ты была со мной!
А вот еще одно, из другого письма:
Я пишу, родная, каждый божий вечер,
Если украду у той войны хоть полчаса.
И тогда сквозь строчки вижу твои плечи,
Вижу твои ясные, серые глаза.
Этот взгляд, как солнце, сердце согревает.
Он как амулет. С ним не страшна гроза.
В тяжкие минуты силы прибавляют
Милые, любимые, ясные глаза.
Конечно, примитивны эти стихи, но даже сейчас они пахнут тем пороховым временем, той гарью войны, которой мы дышали, в которой жили, любили, страдали.
Я даже маме Риты, Екатерине Николаевне после той памятной встречи в Лохуве, описанной мною в предыдущей главе, свое признание в любви к Рите и просьбу о материнском благословении выразил так:
…А в день, когда пробьют часы Победы,
Настанут дни спокойней и светлей,
Мы будем вместе. Радости и беды
Со мной разделит Рита, а я — с ней.
Тогда отметим сразу дни рожденья,