Когда мы пришли к штабу, Филипп Киселев, начштаба, узнав о цели нашего визита, сказал мне, что это сделал бы он сам, но комбат держит печать у себя (не доверяет даже начальнику штаба вопреки обычно принятому в армии порядку), и пошел доложить о нашей просьбе.
Через несколько минут из приоткрытой двери показался круглый, выпуклый, как колобок, живот Батурина, а за ним и он сам.
Как мне показалось, окинул он каким-то брезгливым взглядом нас, вытянувшихся перед ним с приложенными к головным уборам руками в воинском приветствии, и вместо поздравления отрубил: "Здесь не ЗАГС. Регистрировать свои отношения, если они серьезные, будете после войны". Уже повернулся уходить и через плечо добавил: "Если уцелеете".
Мне стало не по себе. Конечно, на фронте, да и вообще в армии, на строгость не жалуются, да и не обижаются. Однако нарочитая грубость, пренебрежительное отношение к подчиненным зачастую ранит больнее, чем вражеская пуля. Требовательность, а в отдельных случаях даже жесткость, нужны в армии, а тем более — на фронте. Но это было явление не из такого ряда. Скорее, это элементарное чиновничье хамство, обыкновенное бескультурье. Но вытерпел, ничего не поделаешь. Фронтовая субординация! С обеспокоенностью посмотрел на Риту — и удивился! У нее все такое же счастливое лицо, все такие же искрящиеся глаза и не сходящая с губ улыбка. Не удержался, при всех поцеловал ее в эти милые губы и подумал, какая она сильная, как с ней будет легко в сложных жизненных ситуациях!
Филя Киселев, заместители комбата Матвиенко и Филатов обнимали нас обоих, пожимали нам руки, а Валера Семыкин, вдруг тоже оказавшийся здесь, сказал что-то вроде: "Ну, котята, мир вам и любовь на долгие годы после Победы!" и расцеловал обоих. «Котятами» он нас называл и в письмах после войны.
Спасибо вам, дорогие друзья боевые! Ваши слова от добрых ваших сердец скрасили дурные впечатления от беспардонности Батурина, сбавили горечь моей обиды на него. Эти ваши слова были с нами всегда, везде, всю нашу жизнь, уже не только длинную фронтовую, а и долгую, более полувека, послевоенную.
После этого неприятного случая с комбатом заскочили мы на минуту в избушку, ставшую нашим свадебным дворцом, захватили вещмешок, в котором были необходимые «театральные» атрибуты и кое-какие личные вещи, и побежали через лес к шоссе, чтобы воспользоваться попутной машиной до Седлеца.
Двоякое чувство испытывал я: мне хотелось быстрее отправить ее (ведь солдат она!), чтобы не навлечь гнев ее начальства за опоздание, но еще больше хотелось хоть лишнюю минутку побыть вместе.