Я сдернул Арта с потолка. Он написал:
«Ты был прав, я вел себя по-дурацки. Я неудачник — ничтожество».
— Кто бы сомневался, — сказал я.
Но он не был ни неудачником, ни ничтожеством Вот мой отец — он неудачник. Одноклассники — ничтожества. Арт же совсем другой. Он душевный. Просто ему хотелось, чтобы его любили.
А еще — и это абсолютная правда — он был самым безвредным человеком на свете из всех, кого я знал. Он не только «и мухи не обидел», как говорится, — он попросту не мог ее обидеть. Если бы он прихлопнул муху, а потом поднял бы ладонь, то муха полетела бы дальше, живая и невредимая. Он был как святой из библейской истории — один из тех, что исцеляли покалеченных и больных людей наложением рук. Ну, сами знаете, как там в библейских историях. Люди, подобные ему, долго не живут. Неудачники и ничтожества вбивают в них гвозди и смотрят, как выходит воздух.
В Арте было нечто особенное, что-то невидимое и особенное, и за это, разумеется, другим детям очень хотелось пнуть его под зад. В нашей школе он появился недавно. Его родители только что переехали. Они были нормальные, наполненные кровью, а не воздухом. Заболевание Арта было одной из тех генетических штучек, что играют в «классики» с поколениями в семье, вроде болезни Тэя-Сакса.[35] (Арт написал мне однажды, что у него был двоюродный дед, тоже надувной. Он однажды упал на кучу опавших листьев и лопнул, наткнувшись на зубья грабель.) В тот день, когда Арт появился у нас впервые, миссис Гэннон поставила его у доски и все о нем рассказала, пока он стоял, смущенно свесив голову.
Он был белым Именно белый, как зефир или Каспер. Вокруг его головы и дальше по бокам бежал выпуклый шов. А под мышкой был пластиковый ниппель, и через него можно было подкачать воздух.
Миссис Гэннон предупредила класс, что нам ни в коем случае нельзя бегать с ножницами или ручками в руках. Любой прокол способен убить Арта. И он не умеет говорить. Поэтому все должны вести себя с ним очень деликатно. Среди его интересов были астронавтика, фотография и романы Бернарда Маламуда.[36]
Закончив свою речь, миссис Гэннон легонько сжала плечо нового ученика, чтобы подбодрить его, и послышалось нежное посвистывание. Это был единственный способ, каким Арт производил звуки. Сгибая тело или конечности, он поскрипывал. Когда его сжимали другие люди, раздавался негромкий музыкальный свист.
Неуклюжими прыжками он проковылял между партами и сел на свободное место рядом со мной. Билли Спирс, сидящий прямо за ним, весь урок бросал в голову Арта кнопки. Сначала Арт делал вид, будто ничего не замечает. Потом, когда миссис Гэннон отвернулась, он послал Билли записку. Там говорилось: