-- Хм... -- Одрин удивленно приподнял одну бровь и заглянул в мой бокал: -- Так там больше ничего нет... Или ты имеешь в виду, что, поскольку это мой бокал, то ты знаешь, о чем я думаю? Интересно... -- он скрестил руки на груди и хитро подмигнул: -- Поделишься?
Его глаза смотрели на меня пристально и тепло. Сейчас, когда свет от камина не падал на его лицо, я снова заметила, что они слегка светятся в полутьме. Осознание того, насколько мы разные, опять навалилось на меня удушливым одеялом, и я грустно сказала:
-- Нет. Я не знаю, о чем ты думаешь... я... не умею читать мысли, и магией не владею. Все, что я умею -- это хорошо махать мечом, метать ножи, и выкручиваться из потасовок без единой царапины... -- я посмотрела на забинтованную ладонь. -- Это не считается. Впрочем, иногда я ошибаюсь тоже...
Что бы там ни было в этом бокале -- оно придало мне смелости, и я, откинувшись на спинку кресла, осторожно погладила мевретта по руке. Потом набрала побольше в воздуха и, понимая, что вляпываюсь во что-то по полной, как в омут головой, отрывисто бросила:
-- Одрин... я слышала, что между вами и людьми вот-вот начнется война. Я не выбирала сторону, но... чем я могу помочь?
Почувствовала, как он замер и напрягся. В комнате повисло тяжелое молчание, и я хотела уже, было, что-то добавить, как услышала глухой голос Мадре:
-- Как бы я хотел, чтобы вечно длился этот вечер, и не было впереди ничего, что могло бы угрожать нам. Я хотел бы сказать тебе, что не желаю, чтобы ты вообще воевала, а еще больше хотел бы услышать твое согласие, -- и он положил руку мне на голову. -- Но я понимаю, что это невозможно... Сейчас главное, что требуется от тебя -- это как можно быстрее встать на ноги... А что касается дальнейшего, то здесь нам, конечно, нужны сильные воины.
Рука его, осторожно перебирающая мои волосы, вдруг показалась очень тяжелой, и я, отчего-то глотая слезы, тихо прошептала:
-- Я... уже в порядке... почти... не обращайся со мной, как с ребенком... -- и потянулась, чтобы снова утонуть в тумане его глаз и аромате лилий... Прижавшись к его груди, поняла, что Одрин тихо рассмеялся, и почувствовала легкое касание губ на макушке:
-- И не собирался... девочка...
Я хотела было возмутиться, но только почему-то крепче прижалась к нему щекой и потрясенно пробормотала:
-- Я сумасшедшая... я вижу тебя впервые в жизни и знаю пару часов... боги мои... разве так может быть?
Одрин разомкнул руки и, соскользнув с подлокотника на пол, уселся на мягкий ворс золотистого в свете очага ковра. Обнял мои колени и немного удивленно сказал, пристально вглядываясь в мое лицо: